Дороги и судьбы

А за то, что нас Родина выгнала, мы по свету её разнесли

Книга эта мне попалась случайно почти тридцать лет назад, я тогда - на излете эпохи книжного дефицита - постоянно жил в состоянии читательского голода, потому как все достойное, что было под рукой, перечитал.

Книгу, вот это самое издание, что светится в левом верхнем углу странички, увидел у знакомых. Спросил их мнение, ответили: ерунда какая-то. Но эти знакомые, несмотря на лингвистическое педагогическое образование, частенько не совпадали со мной в оценках прочитанного, поэтому взял томик в руки, пролистал, пробежался по строчкам, и сразу понял, насколько хозяева книги ошибаются по её поводу. Книгу я забрал и за выходные проглотил не заметив, а там, как-никак, около 800 страниц.

Скажу сразу - легкий. и в то же время насыщенный и очень грамотный язык, что далеко не всегда встречается у мемуаристов, даже имеющих непосредственное отношение к литературной деятельности.

Меня книга подкупила подробным описанием такого феноменального явления довоенной эпохи, как "Русский Китай". После Октябрьской революции и Гражданской войны дворяне, офицеры, белогвардейцы бежали не только в Европу и Турцию, огромное количество бывших подданных Российской империи оказалось в Китае. А именно - в городе Харбине, бывшей столице российской администрации КВЖД.

Это был особый город, пусть с восточным антуражем, но по сути своей он был русским, к середине 20-х годов здесь собралось более 100 тысяч русских эмигрантов, которые составляли более половины населения города. Это же целая вселенная, о которой у нас - тогда еще в СССР - до книги Ильиной ничего не издавалось.

Детство, юность и молодость Натальи Ильиной прошли в этом ковчеге особой русской жизни, ей было 6 лет, когда родители привезли её в Харбин, здесь она окончила гимназию, почувствовала тягу к журналистике. Вся её жизнь проходила в довольно тесном эмигрантском кругу, который она честно описывает - детали быта, смена политических настроений, щемящая ностальгия.

С 1936 года Наталья перебирается в Шанхай, где тоже была довольно крупная русская диаспора, здесь она работает в эмигрантской газете "Шанхайская заря", печатается под псевдонимом Мисс Пэн. Быстро набравшись профессионального опыта, Ильина с товарищами затевает свой еженедельник "Шанхайский базар". В это время она знакомится и много общается с человеком, который впоследствии превратится в легенду, с Александром Вертинским.

После начала Второй мировой общие настроения "китайских" русских становятся всё более патриотическими, появляется вера в Советский Союз и желание вернуться на Родину. А по окончанию войны очень многие русские "шанхайцы" и "харбинцы" обращаются к советскому правительству с просьбой о репатриации. Среди них оказался и Вертинский, и Ильина.

Жизни после возвращения в СССР посвящена вторая часть книги, она не менее увлекательна, чем первая. Рассказы о работе в редакциях таких советских изданий как "Юность", "Крокодил" и "Новый мир", о встречах с выдающимися советскими писателями, о дружбе с некоторыми из них, читаются на одном дыхании. Много страниц книги посвящены Корнею Чуковскому и Анне Ахматовой, с которой Ильина была дружна. И все это рассказывается легко, непринужденно с массой психологических и бытовых подробностей.

Большое место в книге отведено и фигуре второго супруга писательницы - выдающегося советского лингвиста Александра Александровича Реформатского, чувствуется какую важную роль играл он в жизни Натальи Иосифоны. А вот о первом своем муже, еще "шанхайском", - поэте Льве Гроссе - она говорить отказывается, что ж, видимо, на то у неё были причины.

В заголовке использованы строки русского поэта-эмигранта, жившего в Харбине в одни годы с Ильиной, Александра Ачаира. Он тоже вернется на Родину, правда, повезет ему меньше, чем Ильиной и Вертинскому, он отсидит 10 лет в Воркуте, но не озлобится и найдет своё призвание в качестве учителя новосибирской музыкальной школы.

Рецензия написана в рамках игры "Несказанные речи"

Эта книга весьма категорична в своей избирательной требовательности к тому, кто берёт её в руки с намерением прочитать. Она не оставляет никаких шансов читателю, не любящему мемуарную и автобиографическую литературу. И, наоборот, с охотой и приязнью доверится любителям таковой.

Книга разделена на 12 глав, в каждой из которых совершенно отчётливо выделена генеральная тема. В принципе повествование выстроено линейно хронологически, т.е. в первых главах мы читаем очерк о пращурах семьи, рода Воейковых с плавным переходом на тех, кого она помнит своим умом и своей памятью. А затем идёт неспешный рассказ-размышления о своих родителях и о других родственниках, и о периоде жизни в Харбине, где жила семья после эмиграции из России. В отдельные главы этого периода выделены рассказы о русской актрисе Корнаковой-Бринер (которую так высоко ценили основоположники современного русского театрального искусства и у которой будущая писательница училась театральному мастерству; постепенно это общение превратилось практически в дружеское) и о Вертинском, который жил в Шанхае в эти годы и с которым потом судьба свела автора и героиню книги Наталию Ильину уже в Советской России после репатриации в 1947 году. Учёба в Лит. Институте; встреча-дружба с Ахматовой; дружба с Корнеем Чуковским; поездки-путешествия по Италии и гостевание у сестры и племянницы во Франции; рассказ о своём учителе и муже Реформатском — перед читателем постепенно проходит вся жизнь писательницы...

Но главная ценность и основной интерес книги всё-таки не только в откровенном и искреннем рассказе о своих встречах с Ахматовой и Чуковским, с Вертинским и Корнаковой-Бринер, о жизни с Реформатским и о других известных знаменитых людях с громкими фамилиями и именами. Эта ценность ещё и в том, что этот исключительно авторский и сугубо субъективный рассказ с многочисленными деталями и подробностями совершенно уникального личного характера и личными впечатлениями по сути является довольно объективным документом той эпохи. Именно документом, пусть преломлённым и пропущенным сквозь восприятие жизни автором, пусть с купюрами, ремарками и недосказанностями (так, автор книги практически ничего не рассказывает и даже не упоминает о своём первом браке — но это только означает, что этот эпизод её жизни не вписывается в суть и не отвечает задачам написанной книги!), но всё-таки уникальным и особенным документом. И какие-то упомянутые и рассказанные читателям этой книги детали и подробности личного и субъективного плана, будучи сложенными воедино со многими другими деталями и подробностями, заполняют пустоты в ткани бытия, делая мозаику Бытия тех лет максимально заполненной, красочной и внятной.

Если вы любите мемуарную литературу (написанную великолепным русским литературным языком, да ещё и с высокой степенью доверия к читателю и с максимально возможной степенью откровения), тогда смело открывайте этот томик и наслаждайтесь!

Прочитано в рамках годового Флэшмоба 2015, совет от nevajnokto

Когда читаешь Ильину, в голове постоянно крутятся словосочетания, которые в обычной жизни употребляешь редко, практически никогда. Например, «семейный клан». Я помню, как несколько лет назад многие кинулись составлять родословные, выяснять имена предков и дальних родственников. Но энтузиазм быстро заглох, а ведь семейный клан – тема интереснейшая. Вот двоюродный дедушка Ильиной – тот самый Воейков, в честь которого названо местечко под Питером (я каждый раз думала, что за слово такое странное - Воейково), пролив и Главная геофизическая обсерватория. Основатель климатологии, настоящий русский учёный, взявший на себя заботу о семье умершего брата и поднявший на ноги шесть детей – все получили хорошее образование, ездили за границу, так или иначе состоялись в жизни. Вот маменька, прожившая жизнь нелёгкую и не самую счастливую, и казалось бы сугубо частную. Ан нет. Берёшь недавно переизданную книгу Поля Берна «Лошадь без головы», а там перевод Екатерины Воейковой. Вот муж – известнейший лингвист Александр Александрович Реформатский, автор основополагающего труда «Введение в языкознание», глыба, человечище, филологи меня поймут. У каждого своя интереснейшая жизнь, но когда видишь эти родственные связи, эти пересечения, рождается совсем другой объём, совсем иная картинка.
Ещё одно словосочетание – «белые пятна». Молодость Ильиной прошла в Харбине, месте, которое меня всегда интересовало и о котором я знаю мучительно мало. А тут белое пятно прямо на глазах закрашивается в разные цвета: понимаешь, откуда в Харбине взялись русские, и как жили, и как возвращались на родину.
И ещё одно – «величие духа». Это про Ахматову. Не только про неё, но про неё в первую очередь. Хотя записки Ильиной бытовые, со множеством смешных и милых подробностей, образ Ахматовой получается вполне себе монументальным. Хотя и тёплым, человеческим, со своими страхами и слабостями.
А что же сама Ильина? Не теряется ли сама на фоне своих героев? Отчасти. Но образ рассказчика легко восстановить, когда рассказ ярок, увлекателен и глубок.

Прочитано в рамках флешмоба "Нон-фикшн"

«Но вечно жалок мне изгнанник…» (А. Ахматова)

«То, что ты видела, - говорила мать, - это всегда с тобой, этого отнять у тебя никто не сможет». А ведь я много чего повидала за свою пеструю, сложную, трудную, а в общем – хорошую жизнь! Удивительные люди, люди, которым я всем обязана (кем бы я была без них?) встретились на моем пути. «И все они умерли, умерли…»

Которые уже отличные, отнюдь не разочаровавшие мемуары – услада Филологической Девы! Жанр – убеждаюсь все больше – мой, и трепетней начинаю относиться к дневниковым записям, своим и чьим угодно вообще, пусть даже далеко не каждая жизнь выходит такой насыщенной, как у Наталии Ильиной. Жанр – мой, да и с рассказчиками мне везет: «все они умерли, умерли…» в цитате – фраза отнюдь не характеризующая все повествование, автор по характеру энергичная, жизнелюбивая, не без чувства юмора и весьма наблюдательная (профессиональная фельетонистка, «фанатка» Тэффи – на минуточку!), потому, хотя и наличествуют в книге потери дорогих людей, нет в ней мемуарных пыли и «мертвечины», что ли, когда печалящейся по самой себе ностальгии – чересчур.

Чем еще примечательны эти воспоминания? Хотя бы тем, что репатрианткой (возвратившейся и восстановленной в гражданских правах эмигранткой) Ильина была не европейской; родители рассказчицы от советского режима (отец – белый офицер, мать – из дворян) вынуждены были уехать в маньчжурский Харбин, и в таком обитании была, конечно, своя специфика. Правда, положение русских эмигрантов в Харбине или Шанхае, куда Ильина перебирается позже, по непрочности своей не уступало положению многих наших соотечественников в благополучной Европе: гражданами второго сорта ощущали себя частенько и те, и другие. В Шанхае молодая журналистка Ильина знакомится с Вертинским (и сейчас его слушают, знаю, многие), которому неведома еще всесоюзная слава, который изматывает себя несколькими сразу за ночь выступлениями в шанхайских заведениях. Наконец, исполняется давнишняя горячая мечта мемуаристки – она возвращается в Советский Союз, который, конечно, русскому Востоку представлялся несколько, говоря мягко, другим.

Узнавать Советы, какими они были на самом деле, Ильина станет посредством таких его граждан, как, например, Ахматова, которая любила напоминать наивной репатриантке, в советской будто очереди: «Вас тут не стояло». Анна Андреевна ни в грош не ставила, кстати, ни мемуары Георгия Иванова, ни жены его – Ирины Одоевцевой. В главе этой поминаются добрыми словами Фаина Раневская и замечательная поэтесса Мария Петровых, Ахматова с обеими была дружна. «Корней Иванович» - это, конечно, о Чуковском, одном из любимейших детских писателей, обладателе своеобразных манер и черт характера, так узнаваемом заново. Примечательны похороны писателя, на которых приняты были беспрецедентные меры охраны: опасались, хе-хе, появления Солженицына. А между прочим, мужем мемуаристки являлся не кто иной, как Александр Александрович Реформатский, и в заключительной главе – фанатичный лингвист, каким он был не только в университетской аудитории и за работой, но и с близкими, в быту.

А между прочим, в Канаде, в Монреале («Нонреаль» - окрестила его одна моя приятельница) тоже живут друзья детства и юности и тоже читают то, что я пишу… Ощущение огромности мира, разъединенности его частей, отрыва от прежней жизни, куда, как мне казалось, дверь захлопнулась навсегда, - размывается, исчезает. «Нонреали» становятся «реалями»…

Эта книга - одна из очень не многих, которые я готова читать в любое время и с любого места. Вещь написана очень легко, с большим вкусом и, что особенно ценно, с большой долей самоиронии. Автору нигде не изменяет чувство меры, великолепный язык, ярчайшие образы. Я никогда не могла понять нелюбовь к Ильиной Фаины Раневской, которая ее презирала за эти мемуары, за то, что она осмелилась писать об Ахматовой, пропуская ее через призму собственной жизни. Но по крайней мере для меня в этих воспоминаниях Ахматова - равно как и Чуковский, и Вертинский и многие другие - предстают абсолютно живыми людьми, при этом Наталия Иосифовна нигде не позволила себе развязного тона, неряшливой или фальшиво восторженной речи. Напротив, описания ее очень точны и тщательно выверены, но при этом лишены штампов и какой-либо искусственности. Если бы меня попросили описать эту книгу одним словом, я бы, наверное, сказала "интеллигентный". Вообще, мне кажется, что, обладая огромным литературным даром, Ильина, строго говоря, не родилась большим писателем, он (дар) был дан ей, чтобы встретить в своей жизни так много великих людей и оставить о них такие воспоминания.

Лучшие мемуары из всех, что я когда-либо читала.