Натан Гласс перебирается в Бруклин, чтобы умереть. Дни текут размеренно, пока обстоятельства не сталкивают его с Томом, племянником, работающим в букинистической лавке. «Книга человеческой глупости», над которой трудится Натан, пополняется ворохом поначалу разрозненных набросков. По мере того как он знакомится с новыми людьми, фрагменты рассказов о бесконечной глупости сливаются в единое целое и превращаются в историю о значимости и незначительности человеческой жизни, разворачивающуюся на фоне...
Мгновения божественной красоты, приливы счастья, маленькие чудеса. Например, ты едешь по совершенно опустевшей Таймс-сквер в полчетвертого утра, один во вселенной, и откуда-то с небес на тебя струится неон. Или на рассвете разгоняешься до семидесяти пяти по Белт Парквею и через поднятое стекло вдыхаешь запахи океана. Или въезжаешь на Бруклинский мост, и прямо на тебя выплывает полная луна, такая желтая, такая огромная, что ты себе кажешься неземным существом, парящим в воздухе. Никакая книга, Гарри, не даст вам подобных ощущений. Это метафизика. Ты бросаешь на земле свое бренное тело и растворяешься в иных мирах.
А то мы не знаем, на что способен человек, этот венец творения.
Зло в квадрате не равно добру.
Я хочу говорить о счастье и благоденствии, об этих редких, негаданных мгновениях, когда твой внутренний голос вдруг замирает и ты сливаешься с окружающим миром.
Я хочу говорить о наступившем лете, о гармонии и блаженном покое, о малиновках и желтых зябликах и синичках, мелькающих среди зеленых ветвей.
Я хочу говорить о сладких часах сна, о радостях вкусной еды и хорошей выпивки, об ощущении, когда ты выходишь среди дня на солнышко и чувствуешь, как теплый воздух заключает тебя в свои объятия.
Вообще-то приступы жалости к самому себе для меня не характерны, но тут я оплакивал свою жизнь, что твой подросток с тремя извилинами.
Мир - говно, это всем известно. Но разве мы не делаем всё, чтобы мир был сам по себе, а мы сами по себе?
Для меня сидение часами с хорошим романом в руках было венцом человеческого существования.
Чтение было моим бегством и утешением, моим, если хотите, эликсиром бодрости; я читал ради чистого удовольствия, наслаждаясь тишиной, когда только слова автора перекатываются в твоей голове.
Then, her voice dropping almost to a whisper, Aurora added, “He’s very religious.” “Religious? What sort of religion?” Tom asked, trying not to sound alarmed. “Christianity. You know, Jesus and all that stuff.”
One must never own up to a fart in public. That is the unwritten law, the single most stringent protocol of American etiquette. Farts come from no one and nowhere; they are anonymous emanations that belong to the group as a whole, and even when every person in the room can point to the culprit, the only sane course of action is denial.
Да, я бываю несносным, но только изредка и непреднамеренно. Когда со мной все в порядке, милее и доброжелательнее человека вы не найдете.
Пока дышится, надо учиться жить заново. Но даже если дышать осталось недолго, нельзя сидеть сложа руки и ждать конца.
I miss everyone I’ve lost. I get so sad sometimes, I can’t believe I don’t just drop dead from the weight that’s crushing down on me.
Asking forgiveness from someone is a complicated affair, a delicate balancing act between stiff-necked pride and tearful remorse, and unless you can truly open up to the other person, every apology sounds hollow and false.
She has the story, and when a person is lucky enough to live inside a story, to live inside an imaginary world, the pains of this world disappear. For as long as the story goes on, reality no longer exists.
I explained that I was probably going to be dead before the year was out, and I didn’t give a flying fuck about projects.
One Sunday morning, I went into a crowded deli with the absurd name of La Bagel Delight. I was intending to ask for a cinnamon-raisin bagel, but the word caught in my mouth and came out as cinnamon-reagan. Without missing a beat, the young guy behind the counter answered, “Sorry, we don’t have any of those. How about a pumpernixon instead?” Fast. So damned fast, I nearly wet my drawers.
Life got in the way – two years in the army, work, marriage, family responsibilities, the need to earn more and more money, all the muck that bogs us down when we don’t have the balls to stand up for ourselves – but I had never lost my interest in books.