Это было какое-то непонятное чувство, сродни ностальгии. Я держал в руках деньги. Настоящие, живые деньги. Мог что-то купить на них, куда-то поехать. Не помню, кто и когда сказал: деньги — это отчеканенная свобода. Или отпечатанная. Или закодированная нулями и единицами в банковской системе. Свобода. И на что только люди не идут ради неё.
В случае чего Ниу даже похоронки не получит. Может, кстати, и к лучшему. До последнего будет ждать, надеяться, а потом решит, что я про неё забыл. Злость и обида переносятся лучше, чем горе. Горе ломает людей, а злость с обидой… ну, бывает, что тоже ломают. Но реже.
Наверное, он потом прикончил этих двоих недоумков, которые умудрились залажать такое простое дело: убить обколотого наркотиками, истощённого, закованного в наручники человека.
Впрочем, они не так уж виноваты. Я должен, просто обязан был умереть. И не было ни одного врача, которые не сказал бы мне об этом. Каждый смотрел на меня так, будто я нарушил все законы разом и остался на свободе. Я был насмешкой над их знаниями, их опытом, и они меня за это в глубине души ненавидели.
— Поверь мне, Лей, я знаю о предстоящем не больше, чем ты, — безмятежно ответил Вейж. — Нет смысла пытаться заглянуть в будущее. Лучше отдай силы текущему моменту.
Угу, угу. Восточная философия на марше, плавали, знаем. Сиди на жопе ровно и наблюдай за бегущими по небу облаками, будет тебе дзен.
Так, мне в голову крепко-накрепко вбили одну простую истину: хочешь, чтобы кто-то чего-то не делал — забудь слово «не». Выжги его у себя из памяти калёным железом. Оно хуже, чем не работает. Оно работает наоборот.
Уличная мразота это интуитивно понимает. «Да ты не бойся», — вкрадчиво говорят они, и жертва начинает трястись от ужаса. Скажешь человеку: «Не споткнись» — и он споткнётся на ровном месте. Скажешь: «Не облажайся!» — и будь спокоен, все полимеры будут просраны без остатка. Скажешь: «Не смотри вниз», и он больше никуда смотреть не будет, кроме как вниз.
Я давал иные указания. Я не говорил о том, чего делать нельзя. Я говорил, что делать нужно.