Таше было всего шестнадцать, когда загадочный незнакомец разрушил всю её жизнь. Жестокий некромант решил развеять скуку, затеяв игру живыми людьми. По его прихоти Таша теряет семью и вынуждена кидаться в погоню за теми, кто похитил её маленькую сестру. Однако сложно победить в игре, правила которой тебе неизвестны. Особенно если ты оборотень, и в случае разоблачения тебя ждёт костёр. Особенно если ты дочь свергнутой принцессы, вынужденная скрываться от узурпатора, завладевшего твоим престолом....
Все мы хотим любви. Хотим, чтобы нас любили, носили на руках, исполняли желания. Но кто мы? Эгоисты. Каждый думает только о себе. Даже любовь наша эгоистична. Мы делаем кого-то счастливым, потому что это делает счастливыми нас самих. Когда нас покидают, мы в первую очередь жалеем себя — бедных, несчастных, одиноких. А тот, кто готов жертвовать, кто готов поступаться своими интересами, кто умеет по-настоящему скорбеть… из-за своих чувств он становится уязвим, и окружающие эгоисты спешат этим воспользоваться. Мир не будет идеальным, пока в нём не будут жить идеальные люди; но если среди них найдётся хоть один эгоист, он обратит блаженство в кошмар. Наш мир, мир, в котором мы живём…
Тьма всегда сильнее, Таша. Просто потому, что не утруждает себя моральными принципами. Там, где свет простит, тьма без раздумий перережет горло. Свет поворачивается спиной к тем, кто может вонзить в неё нож. Свет не может ненавидеть, но ведь сколько сил даёт ненависть…
Забавно, думала Таша. Порой и оборотнем быть нет нужды: люди сами обернут тебя тем, кем им надо. И своё отношение к тебе — в зависимости от этого.
По сути, так ведь гораздо проще… когда случается что-то, чего ты не ждёшь, убеди себя и окружающих, что так всё и должно быть. Если не выходит пойти против узурпатора, подчинись и поверь, что тебя это устраивает.
— Да, порой трудно верить в божье милосердие. Я знаю. Но ещё труднее жить без веры.
Его голос был уверенным, словно тихий шёпот живящего весеннего дождя; казалось, его слышит не слух, а сердце.
— Знаешь, — молвил дэй мягко, — верить ведь можно и не в богов.
Подобное изречение из уст служителя Пресветлой помогло Таше на миг забыть о плаче.
— А во что? — вместо очередного всхлипа вырвалось у неё.
— В добро. В чудеса. В свет. В хорошее… и в это ты веришь — даже сейчас. Я знаю. Я чувствую.
Она почти затихла.
— Плачь. Плачь за всё, с чем не можешь смириться, за всех, кого потеряла, за всех, с кем рассталась. Плачь… а потом улыбнись. И вспомни, что всё обязательно будет хорошо.
— Может, поговорим? — предложила Таша, когда молчание затянулось.
— Вам скучно?
— Вообще-то нет, но… как-то непривычно молчать, когда рядом другой человек. Мне сразу кажется, что скучно ему.
— Когда люди могут вместе молчать, это стоит тысячи слов.
Джеми предпочитал брать пример с солнца. Солнце, может, тоже человек. Может, ему тоже бывает плохо. Может, ему тоже иногда не хочется вставать. Только солнце никогда и никто не спрашивал, может ли оно светить: для него не существует «хочу» или «могу», есть одно лишь «нужно».
Вот оно и светит вопреки всему…
... не стоит видеть проблемы в своих задачах. Лучше видеть задачи в своих проблемах. Потому что там, где есть задача, поблизости обязано обитать решение.