И Константин все понял. Он был врач, он как никто знал, что природа человеческая – тонкая вещь и когда корона голову давит, она там какие-то сферы, что отвечают за чувство меры и благодарность, сильно пережимает. И когда такое происходит, тут надо по больному месту бить.
…В детстве Веро от прабабушки достался старинный рояль. Огромный черный инструмент занимал полкомнаты и вселял ужас.
— Ужас… – подтвердил Максимильян, – и ведь кто-то должен на нем играть. Ну, в память… Мне кажется, Веро, ты очень способна. Ну, очень. Может, даже великой пианисткой станешь.
— А? – не успела сказать Веро, и родители записали ее в музыкальную школу.
…Эта искренность на тему «что думаю, то и говорю» бесконечно обескураживала Веро. Она поначалу сама долго к этому привыкала, а попривыкнув, стала стараться уберегать от этого счастья других.
Однажды Удав явился в ресторан в прекрасном расположении духа. Сам собой гордился, не знал, куда радость девать. Огляделся. Взгляд упал на Веро и Хорошую. Милостиво подозвал их пальцем, усадил обеих за стол. Решил первый раз в жизни премию выписать. Вальяжно достал блокнот и, пока листал, сказал небрежно, видимо, надеясь на взаимность:
— Так устал. Проснулся утром, посмотрел в зеркало, показалось, что у меня глаза красные. Нет?
Веро, конечно, тут же хотела ответить, что, дескать, нет, они у вас голубые, как небо в ясный день, но ее Хорошая перебила:
— Они у вас всегда красные, – искренне сказала она, всем сердцем желая помочь, – как у вампира. И мешки под глазами уже два месяца не сходят. Вы бы пили поменьше…
Чувствуя со всех сторон непонимание, но, как видно, привычная к частым укорам, Принчипесса как могла утешила, по-своему:
— Да бросьте, не драматизируйте. Не сожрет она никого, она с утра ела. И потом, что там рысь. У меня в телеге олень лежит. И вот это проблема…
Лошадник уронил ружье. Все забыли о рыси и уставились на телегу.
— Чокнутая, – вполголоса сказала Веро. – Я всегда говорила, что она чокнутая.
— А можно посмотреть? – оживилась Хорошая и тут же примолкла под неодобрительным взглядом Принчипессы. – А что такое? – пожала она плечами. – Я люблю оленей.
Как оказалось, оленей все любили. Даже коровы подошли, чтобы рассказать потом другим коровам, что оленя видели.
Птица летела на них как самолёт, который потерял управление. При виде Алессандры у Сороки пронеслась перед глазами вся жизнь и в последних кадрах она узнала образ той, у которой недавно жемчуг стянула. Но поворачивать было поздно: посадочная полоса заканчивалась и, как она ни махала крыльями, шасси уже было выпущено.
Делать было нечего. Изобразив глубокое раскаяние, Сорока с глухим всхлипом шлёпнулась на траву перед Алессандрой.
— Ты… – с надрывом пробормотала она. – А я тебя везде ищу…
— Поразительный человек, – с усилием вымолвила Веро, – люди у нее на работе дохнут, а цветы растут.
…Максимильян был чудо-братом. В придачу ко всей иной своей одаренности он умел доносить плохие новости так, что новости уже не имели большого значения. Забыв обо всем, все смотрели только на Максимильяна. Ах, как он говорит, а какой у него костюм, а умница какой. Если надо было кого-нибудь расстроить, Веро всегда пропускала вперед Максимильяна.
И когда стало совсем плохо, в ресторане появился Удав.
После этого все с ностальгией стали вспоминать те хорошие времена, когда было плохо.