Хью с отрядом в двадцать человек еще до заутрени обогнул Брейдденские холмы и, оставив их по правую руку, направился в Уэстбери. Тех нескольких лошадей, которых они там взяли, не хватило, чтобы заменить всех уставших. По этой причине Хью ехал с умеренной скоростью и сделал остановку, чтобы дать отдышаться и людям, и лошадям. Наконец-то представилась возможность обменяться парой слов, но никто не спешил ею воспользоваться.
Языки развяжутся лишь после того, как будет покончено с делом, из-за которого отряд тронулся в путь. Даже Хью, лежавший рядом с Кадфаэлем под деревом, покрытым распускающимися почками, не расспрашивал монаха о поездке в Уэльс.
«Я поеду с тобой, если мне удастся закончить свои дела здесь», — сказал утром Кадфаэль. Хью ни о чем не спросил его тогда, не задал ни одного вопроса и сейчас. Возможно, потому, что мысли шерифа были полностью заняты тем, как оттеснить противника противника обратно в Кос, а затем выгнать из этой крепости. А возможно, он просто считал, что это дело Кадфаэля и тот в свое время все ему сам расскажет.
Прислонившись ноющей спиной к стволу дуба и вытянув ноги, стертые сапогами, Кадфаэль ясно ощутил, что ему уже шестьдесят один год. Ему даже казалось, что он старше, — такими юными и беззащитными были эти четверо, запутавшиеся в клубке любви, вины и муки. [...]
— Вставай! — произнес Хью, наклонившись над Кадфаэлем и рассеянно, но ласково улыбаясь ему. — Открывай глаза! Мы снова отправляемся в путь. — И он поставил монаха на ноги, так что тот даже обиделся. Он еще не так стар! [...]
Хью шутя подсадил Кадфаэля в седло, но тот, уязвленный, что с ним обращаются как со стариком, сразу же взял бешеный темп. Шестьдесят один год — еще не старость! В конце концов, в эти последние дни ему пришлось столько сидеть в седле, что он имеет право немного устать.
Да будет тебе известно, мой прекрасный паладин, что в мире нет ничего старее и уродливее, чем неблагодарность. А также ничего глупее.
... я тут же уйду и оставлю тебя наедине с твоей глупостью, а это невеселая компания.
Затем она удалилась, ведя Мелисент под руку. На пороге они столкнулись с Элисом, который с надеждой заглядывал девушке в лицо. Она прошла, не взглянув на него, и даже подобрала юбки, чтобы не коснуться его. Он был слишком молод и простодушен, чтобы понять, что она питает ненависть и отвращение скорее к себе, а не к нему...
Его двоюродный брат был слишком полон жизненных сил, чтобы умереть от любви.
Кто из нас не совершал недостойных поступков, которые не вяжутся с тем, что знают о нас друзья? - мрачно вымолвил Овейн. - И даже с тем, что мы сами знаем о себе?...
... - Если бы я больше верила в себя и своего отца... - Если бы я вовремя сообразил... - Если бы никто из нас никогда не оступался, - печально заметил брат Кадфаэль, - все было бы прекрасно в этом большом мире. Однако мы спотыкаемся и падаем, все до единого. ...
Сомнительно, чтобы посеянные ею семена дали всходы, но ведь если ничего не посеешь, ничего и не пожнешь.
– Когда нужно выехать? – спросил Кадфаэль, отставляя кувшинчик в сторону, чтобы он охлаждался, и усаживаясь подле друга. – Завтра, если ты можешь оставить на кого-нибудь все свои дела, – ответил Хью. – Смертный всегда должен быть готов оставить на кого-нибудь все свои дела, – спокойно сказал Кадфаэль.
...Зачем ему становиться на сторону одного из своих врагов? Да он скорее предоставит им возможность перегрызть друг другу глотку! — Вот слова доброго монаха-бенедиктинца! — воскликнул Хью, улыбнувшись, и не без удовольствия заметил, что Кадфаэль покраснел.