Цитаты из книги «Зеленый (темный). Том 3» Макс Фрай

Я устал, как господь на три миллиарда сто тысяч девятьсот восемнадцатый день творения, когда начал догадываться, что выходит какая-то херота.

Только помогите подняться. И приготовьтесь к худшей прогулке в жизни. Вас ждёт весёлая ролевая игра по мотивам древнего мифа. Я буду камень, а вы – Сизиф.

- Если нет выбора, выбирай верить, что выбор есть, просто ты по дурости его не видишь; тем более, это и правда так.

Дразнили горожан, вещая звучными дикторскими голосами из телевизоров и приёмников, а то и просто распахнутых форточек, люков и печных труб: "Внимание, поднимается чёрный ветер, всем приготовиться к плановой трансформации, протрите очки, уберите режущие предметы и успокойте ваших собак. "

Сколько себя помню, не мог понять, зачем жить плохо, когда можно жить хорошо.

А, вот, например, специальные дома для войны...
- Дома для войны?!
- Да. Я тогда ужасно любил оружие, любимые игрушки - деревянный меч и водяной пистолет. Но при этом смотрел со взрослыми кино про войну, и мне очень не нравилось, что всё вокруг разрушается, и убивают безоружных людей, которым неинтересно, они не соглашались в это играть. Поэтому я придумал, что должен быть специальный дом, в котором всегда война. Кто хочет пострелять и мечом порубиться, идёт в этот дом и воюет. А когда надоест, уходит оттуда, и всё.

Разговоры, любовь моей жизни, нужны только чтобы занять делом ум, пока между собеседниками происходит то, с чем никакой ум не справится. Хуже нелинейности времени, точно тебе говорю.

Тони Куртейн, увлечённо рассуждавший о сходстве социальных сетей Другой Стороны с короткой эпохой Бесцеремонных Видений в начале Третьей Империи, когда у горожан вошло в моду намеренно сниться другим, включая незаинтересованных в тебе незнакомцев, и люди так осточертели друг другу, что чуть не дошло до гражданской войны.

Так теперь есть, и это очень красиво, - думает Стефан. - Наше старое хрупкое счастье, наша новая вечная боль. И хорошо, что вечная. Бывают такие раны, которым нельзя затягиваться, потому что только из них хреначит на наши глупые твёрдые тротуары и головы невыносимый, целительный, воскрешающий свет.

И вот прямо сейчас, пока им с городом так отлично вдвоём гуляется, что «счастье» - даже не состояние, а воздух, который можно просто вдыхать, чтобы заполнил тебя и город, вас обоих до самых краёв, можно позволить себе осознать потерю, как рану, прореху в пространстве, которую ничем не заполнить. И согласиться с этой прорехой, позволить ей быть - просто из уважения к правде. Так есть.

Что Стефан точно умеет, так это объяснить себе, почему любая потеря, на самом деле, приобретение, поражение - тщательно замаскированная победа, а «мне трындец» - это просто такая неочевидная форма «моя взяла». Не то чтобы он себе верил, но настроение от такой постановки вопроса сразу же поднимается, это факт.

Лучшее время суток - ранние синие сумерки, новорожденная, ещё прозрачная тьма. Лучшее время года - ранняя, ещё не наступившая, но уже твёрдо обещанная весна.

Да, я тогда в людях совершенно не разбирался. Думал, они или доброго слова не стоят, или примерно такие, как я.

...ты учти: вы не обязаны ничего отдавать. Я, конечно, так себе бюрократ, однако законы Вселенной знаю. Будучи воплощённой Бездной, странно было бы их не знать. Так вот, согласно им, ты не обязан сдаваться. Сдаваться вообще никто никогда не обязан - это приоритетный закон.

Чудеса ему подавай. Их делать надо, а не как милость ждать.

С тех пор я знаю, что чудеса ревнивы. Очень сердятся, когда мы выбираем не их, а что-то другое, и отворачиваются от нас. К счастью, чудеса вспыльчивы, но отходчивы. Отворачиваются не навсегда.

Так в моём представлении выглядит справедливость, — говорит ему Нёхиси. — Всякий нуждающийся в спасении должен незамедлительно быть спасён.

Полезная штука смысл. Так вот, я думаю, что тяжесть материи, из которой вы состоите, настолько укрепляет волю и дух, что иногда ваши мечты и фантазии овеществляются. Начинают по-настоящему быть. По крайней мере, я совершенно уверен, что некоторые наши с тобой подопечные иногда уходят в ими самими выдуманные миры. Ясно тогда, почему жизнь у вас до нелепости трудная, и зачем нужна такая страшная смерть. Никто не станет какие-то дополнительные миры придумывать, когда все и так хорошо; ладно, положим, придумывать, может, и станут, но уж точно не страстно туда стремиться. Нужно вконец отчаяться, чтобы чего-то иного не вяло, вполсилы, а всем своим существом захотеть.

Часто слышал из разных источников, что страх отравляет как яд. Собственно, сам так думал и говорил. Но был уверен, что это просто метафора, чтобы нагляднее объяснить.
— Да я тоже. Но оказалось, вообще не метафора.

- Все ясно с тобой, одной картошкой не обойдётся, -смеется Тони. - Сейчас сделаю тебе бутерброд. С чем хочешь?
- Со всем миром сразу! - мычу сквозь картошку.
- Значит, три бутерброда, - флегматично кивает Тони. - Или даже четыре.
- сто тысяч!
- Договорились. Шесть.

Мы – глагол, ответ на вопрос «что делает?» – а не «кто?» Сбылись, есть, идём и смеёмся, дышим, слушаем, смотрим, как реальность меняется, отразившись в наших глазах. Каждый наш шаг по этой земле невозможен, тем не менее, мы существуем – такова актуальная, сиюминутная, но и вечная правда про нас.

Самые сложные вещи становятся вполне постижимыми, если их объяснить через суп!

У меня с этим строго. Всё можно – пить, курить, под столом валяться, превращаться в любое чудовище, да хоть на люстре кататься и голым скакать. Но никакой эзотерической самодеятельности! В частности, пентаграмм.

Вроде, у самого жизнь сложилась – грех жаловаться, а всё-таки как же обидно, что нельзя захапать все интересные судьбы и прожить их по очереди, в полном сознании, в памяти, как дегустируют вина, когда пробуя очередное, помнишь вкус предыдущих и можешь сравнить.

...для регулярного мытья полов я всё-таки чересчур мистическое существо.