...в частности фраза (объект 5) «как будто мы поём: “в лесу родилась ёлочка”» – имеет в своей основе признаки кодированного призыва присоединяться к вооружённому партизанскому движению.
Он давно зарекался спорить про «Комитет». Про аресты. Про нацпредателей. Тут никому ничего не докажешь, а ярость потом не оседает, а, наоборот, подбирается к самому подбородку. Ты пытаешься схватить ртом воздух – а вместо этого хватаешь новую ярость. Захлёбываешься ею.
– Давно мы всё же не виделись, – заметила она саркастически. – Давно, – согласился Серёгин, – видимо, с 37-го года, Наташ.
Вот следком приходит в «Улицу» искать экстремизм. Пока неглубоко приходит, на полшишечки. Но бывшие коллеги из «Нашего края» уже пишут «открытое письмо»: «Читать ложь, распространяемую Назаровым в интернете, мы больше не хотим». Это так прозрачно, так выпукло по-советски, что Никите не верится. Он читал о процессе Синявского – Даниэля, будучи старшеклассным олухом, – и не верил, что люди так могут. Так умеют. Такие скоты. Коллеги. Старшие товарищи. Какое счастье, что всё это давно кончилось, думал он тогда.
– Со времён НКВД не заменят, – внезапно пожаловалась Никите следователь Залина, когда очередная ступенька завыла под её чёрной лакированной туфлей.Никита хотел ответить, что здесь всё со времён НКВД не мешало бы заменить, но отчего-то удержался. Может, ему было неудобно (хотя с чего бы) провоцировать следовательницу, а может, шутка казалась не особо изящной, да и не особо шуткой.
– В этом нет ничего такого, – сказал он и некоторое время прислушивался к звуку собственного голоса. Действительно нет. Это нормальная работа, которая проходит теперь по разряду подвига. Или преступления. Оказывается, если ты работаешь, место среди героев/террористов тебе обеспечено.
Завел руки за спину, собрал из себя Виктора Цоя.
Катастрофа. Вам может казаться, что катастрофа — это раз, и фюзеляж вдребезги, подушка безопасности не сработала, неузнаваемые тела на серой залатанной простыне морга.Но то катастрофа моментальная. А есть другая — размазанная тонким масляным слоем по всем предметам, по каждой жирной бессмысленно-долгой минуте. Она сдержанна, каждодневна, неотличима от нормальной жизни. Или "нормальной" жизни — как вам больше нравится. Вы пытаетесь втиснуться заново в эту самую жизнь, а катастрофа расползается по вашей кровеносной системе. По нервной. Отрастает вместе с волосами.Катастрофа — это вы. И остальные. И вокруг.
Кыш — это порядок. Только порядок не любой, а какой был. Какой есть. Его собственный. Чтобы все боялись без приказа. Он в таком порядке вьет гнездо, он его жрет.