Каждому свое, но мне — самое лучшее.
- О, Катерина, и вы уже здесь! Надо же, обогнать диспашера, спешащего заработать себе на немно-о-ожечко мацы и капельку фалафеля, на такое мало кто способен!
— Не будем спорить и пессимиздить.
— Эх, бабы-бабы! Хоть сто лет пройди, хоть тыща — все едино. Вавакать без позволения мужиков своих да своевольничать всяко научились, а все сердце глупое вами правит, не разум.
— Потому что людям свойственно желать быть счастливыми, а если не сердцем выбор делать, то счастья не видать.
Мужики, особенно любой властью облеченные обидчивостью же страдают повышенной, а тут вроде как я усомнюсь в его могуществе.
— Не уговаривайте меня рассказать, я и так согласный.
— И чую я тем местом, где спина заканчивает свое благородное название, что недолго до того скорбного дня, когда таки пробудится и моя совесть, Луна нас от такого избавь!
— Доброта и бескорыстие в наше время уже не добродетели, а признак слабоумия или повод для подозрения, знаете ли. А заботой о благополучии ближних можно нажить себе только грыжу, нищету и геморрой, в лучшем случае, и словить нож в спину — в худшем.
- Скажите мне, где вы сегодня позабыли ваш стыд, и я за ним сгоняю по-быстрому, потому как дел с вами вести нет никакой возможности без этого.
— Ой, да шо вам за мою совесть переживать, господин Лукин, когда надо рыдать за вашу!