Цитаты из книги «И при чем здесь я? Преступление, совершенное в марте 1945 года. История моей семьи» Саша Баттьяни

И при чем здесь я? Преступление, совершенное в марте 1945 года. История моей семьи

В 2007 году журналист Саша Ба́ттьяни (р. 1973), потомок знатной венгерской семьи, узнает, что его двоюродная бабушка, графиня Маргит Тиссен-Баттьяни, причастна к резне в Рехнице, где в марте 1945 года были убиты 180 венгерских евреев. Распутывая клубок семейной истории, он сталкивается с еще одной тайной и ищет ее разгадку. За поисками истины и историей семьи встают вопросы, актуальные для каждого: какое влияние оказывают на нас события, произошедшие семьдесят лет назад? Накладывает ли отпечаток...

admin добавил цитату из книги «И при чем здесь я? Преступление, совершенное в марте 1945 года. История моей семьи» 1 год назад

Кто решает, что правда и что ложь? Кто решает, какой была подлинная история?

Но как бы мы повели себя, если бы все это из наших компьютеров переместилось на улицы? Если бы потребовало от нас быть людьми, а не юзерами, если бы происходило физически, а не виртуально?

Нас повели в душевую. Душевая — это иногда вода, иногда газ. На сей раз была вода (94)

"Мы выросли с чувством, — сказала Мирта, — что сегодняшняя жизнь определяется нашим болезненным прошлым. Мы получили его по наследству. Оно всегда было с нами, каждую минуту нашего детства, каждый час нашей юности, каждый день нашей жизни"

— Мы выросли с чувством, — сказала Мирта, — что сегодняшняя жизнь определяется нашим болезненным прошлым. Мы получили его по наследству. Оно всегда было с нами, каждую минуту нашего детства, каждый вас нашей юности, каждый нашей жизни.

Он был человеком аполитичным. Он не задумывался о депортациях. Он ничего не знал о зверствах. Что его действительно интересовало, так это охота, лес природа. Когда я сейчас о нём вспоминаю, мне кажется, что животных он любил больше, чем людей.

И он, и моя мать, все мы превратились в кротов. В семейство кротов. Затаились. Ни во что больше не верили. Не загадывали на будущее, разве что на несколько ближайших часов. Это была единственная возможность выжить.

Ложь взяли за правило. <...> С бессильным ужасом следили мы на тем, сколь унизительно, во всеуслышание, были оглашены приговоры. Ни одно слово обвинения не имело ничего общего с правдой. Только мрачный юмор помогал все это переносить. Мир превратился в кривое зеркало. И перед ним мы стояли в самом первом ряду.

Как могут взрослые люди одиннадцать минут аплодировать из страха? Как манипулируют целым народом?

Разве мы не делаемся послушными и исполнительными, когда нужно спасти свою шкуру? <...> ...как мы ведём себя в спорных ситуациях, куда менее угрожающих, чем военные действия? На работе, например, где нам хочется быть на хорошем счету? Достаточно ли мы честны, способны ли высказать правду, в том числе и неудобную?