Он - хозяин, они - слуги. Когда рабы бывали умнее господина?
Русские, конечно, варвары, но бывает в них что-то такое, отчего можно только ахнуть в восхищении.
Смерть уничтожается не Господом, а верой человеческой. В вечной радости Господь встречает уже бессмертных.
С мешком, набитым кольчугой, Колычев вернулся к коню и стал привязывать мешок к луке седла.– Ошибочка вышла, – с издёвкой сказал он. – Государь кромешников к моему соседу послал, а служивые ворота перепутали. Ошибочка – не грех. Со всяким бывает. Вот так, дядя, – Колычев разматывал уздечку с перекладины коновязи. – Иди, служи государю. А я на войну уезжаю. Надеюсь, убьют, больше не свидимся.Колычев решительно взлетел в седло.– Ваня!.. – жалобно окликнул его Филипп.
– Что – Ваня?! – заорал Колычев, и его конь испуганно заплясал. – Ты к государю бежишь, а я от него! О чём мне с тобой говорить? Прощай, дядюшка, служи верно! Хороший пёс всегда в цене!Колычев поднял коня на дыбы прямо перед Филиппом, и Филипп шарахнулся. Колычев ожёг коня плетью и поскакал прочь.
- Дура, это Москва, - снизу насмешливо пояснил он Маше. - Держи башку руками!
Ангел скорбит о грехах людских, ему больно. А дьявол ни о каких грехах не скорбит, ни о своих, ни о человечьих. Дьяволу - не больно!
Ничего из того, что ему встречалось, Филипп не пропускал без размышления.
Тяжело мне здесь, Ванька. Плачу я о покое на Соловках своих. Не знаю, что Москва со мной делает. Душу бы не погубить.
Это в моем поле за версту всех видно, а здесь за каждым углом свой черт.
Скорбь должна быть смиренной и кроткой. А когда посреди площади с воплем лбом бьешь в грязь так, чтобы всех вокруг окатило, - это не скорбь.