Не все умершие невиновны, но все умершие прощены.
Мне никогда не казалось, будто жизнь - спасение или продление жизни - это всегда самый лучший выход. Чтобы быть хорошим врачом, в это необходимо верить, знать в самых потаённых глубинах души, что жизнь лучше смерти, верить, что смысл жизни просто в том, чтобы жить дальше.
Проблема второй попытки: зная, что ты можешь исправить, ты, одновременно знаешь, на что повлиять не получится.
люди, которые работают на государство, и люди, которые на него не работают, едины в своем желании никогда не встречаться друг с другом: они не хотят видеть нас, а мы не хотим видеть их.
Усталость была привилегией живых.
Разве у тебя нет друга, чьё мнение для тебя важнее всех?
Как появление ребёнка может хоть что-то гарантировать? А если ребёнок не будет тебя любить? А если ребёнку не будет до тебя никакого дела? А если ребёнок вырастет и станет ужасным человеком и ты будешь стыдиться вашей с ним связи?
И я не остановлюсь, не отдохну, пока не дойду до цели, пока не дойду до тебя, пока не пройду весь этот путь - до самого рая.
Я больше не помню, каково это, когда тебя любят.
С возрастом ты понимаешь, что готов на всё, чтобы выжить. Иногда даже не отдавая себе в этом отчёт. Иногда верх берёт инстинкт, какая-то худшая личинка - и ты себе теряешь. Так происходит не со всеми. Но со многими всё-таки происходит.
Говоря, что ничего не знает о цветах, бейсболе, футболе, архитектуре модернизма, современной литературе, или искусстве, или южноамериканской кухне, он словно бы хвастался своим неведением: он не знает этого, потому что это ему не нужно.
- Жалость к себе - некрасивая черта для мужчины, - говорила бабка. А для женщины? - Тоже некрасивая, но хотя бы понятная, - отвечала бабка. - У женщин куда больше причин себя жалеть.
Человек - это худшее наследие, потому что человек непредсказуем по определению.
Страх заставляет нас делать много такого, о чём мы жалеем, что раньше казалось нам невозможным.
«Смысл-то в чём?» — спрашивал он снова и снова, и когда я сказал, что смысл ровно в том же, в чём он всегда кроется, где бы ни криминализовали гомосексуальность, — в том, чтобы создать удобного козла отпущения, на которого можно свалить проблемы разваливающегося государства, — он обвинил меня в несправедливости и цинизме.
Тяжело расставаться с надеждой. Даже когда все кончено.
Люди в начинающей антиутопии жаждут информации, они изголодались по ней, они готовы убить за нее. Но с течением времени жажда проходит, и за несколько лет ты забываешь вкус, забываешь восторг от того, что узнал о чем-то раньше всех, поделился с другими, утаил секрет, настоял, чтобы твой собеседник поступил так же. Ты освобождаешься от груза знаний: ты учишься если не доверять государству, то по крайней мере отдаваться на его милость.
Лучше вообще ничего не хотеть: мечтания делают людей несчастными.
Иногда забываешь, как нуждаешься в прикосновении.
Понедельники всегда были ему тягостны. Страх, поселявшийся в нём с вечера, не проходил, и обычно он старался встать пораньше.