Уля застряла в офисном лифте. С кем не бывает? Вот только лифт не завис между этажами, а продолжает двигаться – всё ниже и ниже… в бездну бесконечности. Роковая ошибка или знак судьбы, но вот Уля уже в гуще событий, и Вселенная буквально трещит по швам. А после встреч с таинственными незнакомцами, попеременно заглядывающими в стремительно спускающийся лифт, остается больше вопросов, чем ответов. В общем, не так себе представляла Уля этот рабочий день. Что будет, когда двери, наконец,...
Работа руками всегда успокаивала Улю, поэтому в ее раковине никогда не росла гора посуды, а в пыли не заводились новые цивилизации. В детстве она верила, что можно вырастить такую в чашке со мхом. Или в забитом в самый дальний угол морозильника контейнере, если насыпать туда достаточно глины. Большинство богов в энциклопедиях про Древний мир творили из глины. Так почему Уля не могла попробовать?
Уля вспомнила, с какой ясностью слышала все, что говорили люди, заходящие в лифт на восьмом этаже ее старого дома. Если была при этом в ванной. Чужие голоса отскакивали от кафеля, а Уля могла закрыть глаза и вообразить, что она бестелесна и всемогуща. Способна слышать чужие мысли и справляться с этим.
Уля понадеялась, что это не часть изощренной пытки. К насекомым она относилась почти равнодушно, так что домашку ее мучители не сделали, но иголки… иголки – это другой разговор. Даже не кровь – кровь лишь часть человеческого тела, чего ее бояться, пусть даже в чуждой для нее среде, вне этого самого тела? Но иголки… иголки могли стать причиной этой перемены среды. И еще множества бедствий. Кто знает, какие законы действовали сейчас здесь, в вечно движущемся лифте посреди ничего. В конце концов, Спящая Красавица уколола палец и проспала сто лет – что звучало в особо загруженные дни довольно соблазнительно, но явно не сейчас!
Как в тех крипипастах про тайные эксперименты, после чтения которых неуютно зудит кожа и болит голова.
Вместе со всем остальным крокодилом. Аллигатором. Уля до сих пор не могла выучить разницу. Что-то там про форму морды? Нет? Хотя, судя по размерам этого чудовища, название у него было куда более древнее и куда более латинское и переводилось как что-то вроде «чудовищная пасть». Или там «тысяча зубов, мы устали считать».
Для Ули цирки были набором далеких воспоминаний и специфических запахов. Животный дух. Карамель. Сладкая вата. Пластик. Где-то в куче фотоальбомов – единственного, что у Ули осталось от семьи, – лежал снимок, на котором она, совсем крошечная, сидела на краю манежа и плакала, потому что у нее на коленях лежал медвежонок. Она до сих пор помнила его тяжесть и тот страх, который разбивался о смех окружавших ее взрослых и становился лишь сильнее. Она пыталась тогда объяснить, что боится не самого медвежонка, а его маму, – Уля успела вычитать о материнской ярости в одной из своих исследовательских энциклопедий. Но вместо объяснений из ее рта вырывался лишь вой, который никак не желал заканчиваться.
– Ты говорила, работаешь тут? И как оно?
Уля споткнулась о пару заготовленных слов: чуть не начала вываливать наружу одну из тех историй, что нередко рассказывала, знакомясь с новыми людьми. Не во всех компаниях, конечно, но достаточно часто. В таких историях было все: ошибки, над которыми можно посмеяться, резкие повороты сюжета и, главное, юмор. Уля конструировала их из осколков своих и чужих воспоминаний, потому что собственная жизнь казалась ей скучной.
Уля готова была поспорить, что улыбке Рахи сейчас позавидовал бы любой трикстер. И ее это почему-то задело. Должно быть, из того самого «только я могу так шутить о месте, в котором работаю», которое невозможно выкорчевать из местных.
Но вздумай Уля это сделать, ее тут же турнут, и тогда придется возвращаться на работу в офис местного телеканала. А она не была уверена, что сможет посмотреть в глаза тамошнему звуковику или снова писать текст для передачи о добром утре. Будто в рабочих утрах целевой аудитории есть хоть что-то доброе. Будто есть что-то доброе в том звуковике.
Уля тоже относилась к аудитории утренних телепередач и выглядела сегодня совершенно не по-доброму. Увидь ее сейчас Валентина Петровна, главный бухгалтер, тут же выговорила бы и за пятно на воротнике, и за беспорядок на голове, и с особенным удовольствием – за лодочки. Эти несчастные лодочки спасали Улину спину, но не ее терпение: Валентина Петровна считала, что женщина должна всегда выглядеть на все сто, не уточняя даже, процентов, ватт или тысяч. Вдруг встретишь в рабочей столовке будущего мужа? («Или не мужа, мы ведь в двадцать первом веке живем, Ульяна, в самом деле».) Но даже если нет, нужно ведь показывать, что ты на себя не наплевала.
Уля поводила затекшими плечами, подняла взгляд к зеркальному потолку, разрисованному прозрачными белыми ветвями, и вздохнула. Зеркальная Уля вздохнула в ответ. Ну да что еще от нее ожидать? У нее тоже дедлайн, да еще и писать приходится задом наперед… не позавидуешь. На ее месте Уля попыталась бы поменяться местами с самой собой, чтобы хоть как-то облегчить себе жизнь. Хотя привычка – дело трудное, за два дня ни за что не переучишься писать другой рукой. Наверное.
Уля покачала головой. Вот из-за такого разброда мыслей она и сталкивалась с дедлайнами так, словно они случайными драконами появлялись на ее пути, а не присылали заранее герольда, который долго, до хрипоты возвещал об их скором прибытии. Делало ли это Улю рыцарем, ее черную шариковую ручку с погрызенным колпачком – мечом, а клавиатуру – щитом? Картина вырисовывалась презабавная.
Так и оставалась заложницей тринадцатого этажа. Не то чтобы ей не нравилось это число. Оно казалось даже успокаивающим, добавляло некой определенности: например, в пятницу тринадцатого всегда было чем заняться, потому что телеканалы чтили традиции и по вечерам гоняли отборные ужастики категории Б. Вечера обычных пятниц Уля тоже частенько проводила перед телевизором, но ужастики были вишенкой на торте. Ведь в них даже неизвестность подчинялась законам – не то что в реальной жизни.
Маленький экранчик, где обычно отображались электронные цифры, оставался темным. Уля сдвинула брови, чуть наклонилась вбок и постучала по этому участку панели пальцем. Не то чтобы это могло помочь, но ведь какой-то шанс был? Эта странная привычка передалась ей от родителей, а им – от их родителей. Постучи по технике – может, что и изменится. А если сделаешь хуже, что ж… зато будешь уверен в том, что теперь точно стоит раскошелиться на мастера.
... хотя по улицам уже гулял прохладный осенний ветер, и люди не знали, доставать ли шапки и менять ли туфли на сапоги или все-таки пока рановато. В межсезонье очень легко было встретить в одном проулке людей и в футболках, и в пальто. Уля завидовала и тем и другим: сама она вечно не могла определиться и потому то мерзла в легкой одежде, то жарилась в куртке, которую таскать в руках было тоже не особо удобно.
Уля точно знала, что один из сисадминов держит в офисе подушку и действительно там спит, обычно ближе к концу рабочего дня: вешает на дверь табличку с какой-нибудь ересью о техническом перерыве или чистке серверов и заваливается в соседнюю секцию, где не работает лампочка и одиноко стоит пустой системник. Уля никогда не думала, что будет ему завидовать. Он ведь работал с программой, которую даже монстром Франкенштейна сложно назвать: у того хоть было сознание и желание учиться. А эта программа могла только бессвязно мычать и просить, чтобы ее поскорее пристрелили. В зарубежных фильмах такие преступления против природы обычно охотились на людей. Хотя и в реальности происходило примерно то же самое.
Крови было немного. Слабое утешение: от коленки и почти до самой ступни тянулась красная полоса. Колготкам, которые Уля так берегла, пришел конец. Не то чтобы полный, они все-таки неплохо держались, но надеть их куда бы то ни было Уле уже не светит. Если только на зомби-вечеринку. Западный Хеллоуин сейчас с упоением отмечали во многих конторах города; исключениями не были ни редакции печатных и онлайн-изданий, ни телеканалы. В прошлом году, когда Уля еще была на испытательном сроке, она пришла в костюме Снежной Королевы, который остался у нее со школы. Она доработала его по случаю: добавила грима, пластиковых клыков и прозрачных когтей как бы изо льда. Все-таки были свои плюсы и в низком росте, и в том факте, что Уля мало изменилась со времени, когда играла Снежную Королеву для младшеклассников. Она была дублершей и до самого конца не знала, что ей все-таки предстоит выйти на тесную, покрытую линолеумом сцену, в углу которой совсем не к месту стояло фортепиано. Они сыграли сказку три раза подряд. К концу второго затисканные розы завяли, но новые взять было неоткуда – пришлось доигрывать так, с почти символично поникшими цветами, которые, к сожалению, не расцветали снова в финале.
Как в детстве, когда бежишь из школы домой, вверх, вверх, вверх по ступеням до восьмого этажа, потому что лифт опять не работает, скидываешь портфель и ботинки одним точным движением, оставляешь куртку на стуле, включаешь телевизор, а там вместо мультиков – экстренный выпуск новостей. Или вообще телепрограмму снова изменили, или подписали договор с каким-то другим каналом и к расписанию придется привыкать заново – подстраивать под него и скорость возвращения из школы, и вечерние прогулки.
Металл оказался прохладнее, чем Уля думала. Словно за ним простиралась не шахта, а бесконечность космоса. Уля покачала головой и убрала руку. Кажется, в детстве она читала сказку про лифт, который следовал в космос. Кто это был? Джанни Родари? Или все-таки нет? Очень в его стиле. «Ночью все кошки серы». «Светофор решил показать голубой свет, потому что дорога в небо открыта». «Лифт поднялся в космос». Отличная получилась бы обзорная площадка для наблюдения за последними днями Земли. Хотя про такое Родари точно не писал.
Как говорила все та же бабушка, береженого бог бережет. Правда, она не уточняла, какой, а Уля наверняка знала, что та не ходит в церковь и читает на ночь совсем не те молитвы, которые звучат в большинстве соседских домов.
Люди привыкают ко всему. Даже к такой странной вещи, как вечно движущийся лифт. Так подумать, в каком-нибудь научном сообществе за него бы отвалили кучу денег. Или, что вероятнее, выдали бы премию, а лифт бы присвоили себе и получали за его вечное движение денежки до скончания веков.
Тревожные новости для того, кто не может даже сыграть в Candy crush, чтобы хоть как-то скоротать вечный путь в ад.