Для Ули цирки были набором далеких воспоминаний и специфических запахов. Животный дух. Карамель. Сладкая вата. Пластик. Где-то в куче фотоальбомов – единственного, что у Ули осталось от семьи, – лежал снимок, на котором она, совсем крошечная, сидела на краю манежа и плакала, потому что у нее на коленях лежал медвежонок. Она до сих пор помнила его тяжесть и тот страх, который разбивался о смех окружавших ее взрослых и становился лишь сильнее. Она пыталась тогда объяснить, что боится не самого медвежонка, а его маму, – Уля успела вычитать о материнской ярости в одной из своих исследовательских энциклопедий. Но вместо объяснений из ее рта вырывался лишь вой, который никак не желал заканчиваться.