Сандей живет в небольшом городке. Ей сложно общаться с людьми, поэтому она ищет подсказки, как вести беседы и принимать гостей, в справочнике по этикету и сицилийском фольклоре. Близкие отношения у нее лишь с дочерью, но Долли уже шестнадцать, она вот-вот выпорхнет из гнезда, и Сандей заранее переживает об этом. Когда рядом поселяется гламурная лондонская пара Вита и Ролло, которая обезоруживает своим обаянием, ее тревога только нарастает. Долли все чаще задерживается у них в гостях, забывая предупредить мать, все реже делится с ней секретами, все более странно ведет себя. Сандей все больше беспокоит вопрос: что кроется за фасадом красивой жизни лондонской пары? Это пронзительная история о родительстве, одиночестве и о том, что цена доверия между людьми всегда высока.
Brucia la terra.
«Я постоянно прячусь, весь мир – бесконечная череда комнат, куда я захожу по ошибке, и ни в одной из этих комнат мне не удаётся задержаться надолго, меня срочно вызывают в другую, где я должна вести себя уже иначе, а как – непонятно».Сандей жила в городе горящих полей, и это грело ей душу, ведь это какая-никакая, но связь с одной из её любимых сицилийских сказок, которые с детства являлись для неё спасательным кругом, она обращалась к ним, когда когтистая тварь, что дремала где-то в районе сердца, вновь заносила свою лапу для очередного оглушительного удара. «Ты можешь не выпендриваться?», – огрызалась мать. «Что ты такое, мне невдомёк», – пожимала плечами сестра. «Неужели ты не можешь ходить как все нормальные люди?», – морщился муж. Говори громче, улыбайся шире, не устраивай сцен. Мир жесток и не терпит тех, кто не играет по его правилам, но когда к бездушной толпе, которая с восторгом подбирает камни и заносит руку для броска, присоединяются те люди, которые должны любить и оберегать... как с этим справиться? Сандей старалась как могла, о, она правда старалась, она вглядывалась в лица, она повторяла заученные фразы, она следовала этикету, но ничего не помогало, ибо этим людям, ради которых она переступала через себя, было всё равно, и потому пространство между ними всегда было хрупко и изменчиво. Она к этому привыкла. Да, ей было одиноко, но ей нравилась её простая, но упорядоченная жизнь, она любила свою работу, благодаря которой могла перестать тревожиться и отдать всю себя растениям и земле, её всё устраивало. Всё изменилось, когда она, любуясь пожарами в полях, упустила из виду тот пожар, что разгорелся в её собственном доме.
Вита была словно птичка, её яркое оперение и мелодичный голосок вмиг покорили Сандей, она впустила крылатую диву в свою жизнь, поверив, что действительно интересна этой необычной женщине. Это было не так. Когда человек называет кого-то жутким снобом, а затем начинает с упоением насмехаться над чьей-то внешностью и повадками, попутно раздавая всем уничижительные прозвища, сразу понятно, что он, собственно, и есть тот самый сноб, но наивная дева ничего этого не замечала, ей казалось, что впервые её кто-то видит и слышит, что опять же было не так, ибо что эту экзотическую птицу и её супруга и интересовало, так это их собственное пение, им-то они и упивались, устраивая всё это театральное действо. Наблюдая за этим фарсом и подмечая всё то, что упускала рассказчица, испытываешь чудовищный дискомфорт, до того это всё неправильно, но она ничего не видела. Не подмечала она и того, что происходило с её дочерью. Поведение Долли вызывало раздражение, но в её робком «Мне кажется, я им очень нужна, понимаешь?» кроется очень много волнения, потому что она и правда считала что не нужна своей матери, оттого и возникла эта болезненная привязанность к соседской паре, которая стала для неё ролевой родительской моделью. Одежда, которая ей не нравилась. Сладости, которые она не любила. Фальшивый акцент, который ей не шёл. Шестнадцатилетний ребёнок играл по чужим правилам, как и мать, но они обе этого, увы, не понимали.
Важную, если не главную роль в этой истории занимает тема материнства. Женщина, которая не хотела детей, но, по воле случая став матерью, возненавидела свою дочь. Женщина, которая всех своих пятерых дочерей превращала в свои копии. Женщина, которая только и могла что рассказывать об увлечениях своей дочери, потому что в её собственной жизни ничего не происходило. То были обыкновенные истории и, наверное, именно поэтому они были столь пугающими. Я далека от всей этой темы, все эти «Я родила её и сама благодаря ей воплотилась» вызывают у меня холодок, ибо обычно такие матери пытаются привязать к своим детям свои собственные мечты, что ничем хорошим не заканчивается. Но отрицать всю печаль подобных историй было бы глупо, потому что не от хорошей жизни с женщинами происходит подобное. Сандей было жаль, она любила свою дочь, но дело в том, что все эти слова о их привязанности были лишь её фантазией, не было у них никакой связи, отчуждение началось задолго до всей этой птичьей истории. «Я бы хотела, чтобы она не менялась, оставалась всегда одинаковой и моей», – но что было бы, если бы эта мечта стала явью? Ребёнок – это не чьё-то продолжение, это совсем другая личность, и путь у этого человека должен быть свой. Птенец вылетел из гнезда и это вызвало боль у его матери, тем паче учитывая всю горечь первого самостоятельного полёта, но то, что Долли спустя время попыталась наладить контакт, порадовало. Возможно, не всё ещё потеряно. Возможно...
«Меня слепили заново из всего, что застревает в горле». Невероятно тоскливая, отчего-то вызывающая беспокойство история, хотя казалось бы, ничего особенного в ней не происходило, но слишком много слоёв и намёков, слова так и вопили меж строк. Главная сюжетная ветвь и без того была удручающей, а тут ещё и эти короткие зарисовки: старая одинокая женщина с курицами; соседский мальчик, сигналы бедствия которого так никто и не понял; сорока в клетке и брошенная собака... Все герои раздражали, постоянно думалось и о ненадёжности рассказчицы, но вот в чём дело: закрывая эту небольшую книгу, испытываешь одну лишь жалость. Кто-то страдал из-за непонимания, кто-то – из-за отсутствия желанного ребёнка, кто-то ошибался из-за наивных дум, кто-то – из-за желания угодить, и за всем стояла она – любовь. «Уязвимость есть у большинства из нас: уязвимыми нас делает то, что мы любим», – страшно это, очень страшно, но что тут сделаешь. Впрочем, кое-что сделать всё-таки можно. Необходимо уважать чужие границы, не пытаться казаться “нормальным”, унижая при этом кого-то другого, и всегда, всегда помнить о том, что у каждого есть своё озеро, воспоминания о котором причиняют невыносимую боль, у каждого есть своя книга, прикосновение к которой успокаивает истерзанное сердце, и у каждого есть свой ожог, оставленный любимым человеком. Обо всём этом эта книга прям-таки вынуждает вспомнить. И это хорошо.
«Эти пожары не случаются раз в год после сбора урожая, хотя манят так же настойчиво, как костры в полях. Это не brucia la terra, чей пламенный путь через посевное поле приводит к его трансформации. Эти пожары устраивают наши самые любимые люди, когда хотят того, чего мы не хотим. Они добиваются своего, а сгораем мы. И боль не становится меньше оттого, что они делают это не нарочно и не часто. Боль обжигает, как пламя, и оставляет ожоги».Brucia la terra.
«Я постоянно прячусь, весь мир – бесконечная череда комнат, куда я захожу по ошибке, и ни в одной из этих комнат мне не удаётся задержаться надолго, меня срочно вызывают в другую, где я должна вести себя уже иначе, а как – непонятно».Сандей жила в городе горящих полей, и это грело ей душу, ведь это какая-никакая, но связь с одной из её любимых сицилийских сказок, которые с детства являлись для неё спасательным кругом, она обращалась к ним, когда когтистая тварь, что дремала где-то в районе сердца, вновь заносила свою лапу для очередного оглушительного удара. «Ты можешь не выпендриваться?», – огрызалась мать. «Что ты такое, мне невдомёк», – пожимала плечами сестра. «Неужели ты не можешь ходить как все нормальные люди?», – морщился муж. Говори громче, улыбайся шире, не устраивай сцен. Мир жесток и не терпит тех, кто не играет по его правилам, но когда к бездушной толпе, которая с восторгом подбирает камни и заносит руку для броска, присоединяются те люди, которые должны любить и оберегать... как с этим справиться? Сандей старалась как могла, о, она правда старалась, она вглядывалась в лица, она повторяла заученные фразы, она следовала этикету, но ничего не помогало, ибо этим людям, ради которых она переступала через себя, было всё равно, и потому пространство между ними всегда было хрупко и изменчиво. Она к этому привыкла. Да, ей было одиноко, но ей нравилась её простая, но упорядоченная жизнь, она любила свою работу, благодаря которой могла перестать тревожиться и отдать всю себя растениям и земле, её всё устраивало. Всё изменилось, когда она, любуясь пожарами в полях, упустила из виду тот пожар, что разгорелся в её собственном доме.
Вита была словно птичка, её яркое оперение и мелодичный голосок вмиг покорили Сандей, она впустила крылатую диву в свою жизнь, поверив, что действительно интересна этой необычной женщине. Это было не так. Когда человек называет кого-то жутким снобом, а затем начинает с упоением насмехаться над чьей-то внешностью и повадками, попутно раздавая всем уничижительные прозвища, сразу понятно, что он, собственно, и есть тот самый сноб, но наивная дева ничего этого не замечала, ей казалось, что впервые её кто-то видит и слышит, что опять же было не так, ибо что эту экзотическую птицу и её супруга и интересовало, так это их собственное пение, им-то они и упивались, устраивая всё это театральное действо. Наблюдая за этим фарсом и подмечая всё то, что упускала рассказчица, испытываешь чудовищный дискомфорт, до того это всё неправильно, но она ничего не видела. Не подмечала она и того, что происходило с её дочерью. Поведение Долли вызывало раздражение, но в её робком «Мне кажется, я им очень нужна, понимаешь?» кроется очень много волнения, потому что она и правда считала что не нужна своей матери, оттого и возникла эта болезненная привязанность к соседской паре, которая стала для неё ролевой родительской моделью. Одежда, которая ей не нравилась. Сладости, которые она не любила. Фальшивый акцент, который ей не шёл. Шестнадцатилетний ребёнок играл по чужим правилам, как и мать, но они обе этого, увы, не понимали.
Важную, если не главную роль в этой истории занимает тема материнства. Женщина, которая не хотела детей, но, по воле случая став матерью, возненавидела свою дочь. Женщина, которая всех своих пятерых дочерей превращала в свои копии. Женщина, которая только и могла что рассказывать об увлечениях своей дочери, потому что в её собственной жизни ничего не происходило. То были обыкновенные истории и, наверное, именно поэтому они были столь пугающими. Я далека от всей этой темы, все эти «Я родила её и сама благодаря ей воплотилась» вызывают у меня холодок, ибо обычно такие матери пытаются привязать к своим детям свои собственные мечты, что ничем хорошим не заканчивается. Но отрицать всю печаль подобных историй было бы глупо, потому что не от хорошей жизни с женщинами происходит подобное. Сандей было жаль, она любила свою дочь, но дело в том, что все эти слова о их привязанности были лишь её фантазией, не было у них никакой связи, отчуждение началось задолго до всей этой птичьей истории. «Я бы хотела, чтобы она не менялась, оставалась всегда одинаковой и моей», – но что было бы, если бы эта мечта стала явью? Ребёнок – это не чьё-то продолжение, это совсем другая личность, и путь у этого человека должен быть свой. Птенец вылетел из гнезда и это вызвало боль у его матери, тем паче учитывая всю горечь первого самостоятельного полёта, но то, что Долли спустя время попыталась наладить контакт, порадовало. Возможно, не всё ещё потеряно. Возможно...
«Меня слепили заново из всего, что застревает в горле». Невероятно тоскливая, отчего-то вызывающая беспокойство история, хотя казалось бы, ничего особенного в ней не происходило, но слишком много слоёв и намёков, слова так и вопили меж строк. Главная сюжетная ветвь и без того была удручающей, а тут ещё и эти короткие зарисовки: старая одинокая женщина с курицами; соседский мальчик, сигналы бедствия которого так никто и не понял; сорока в клетке и брошенная собака... Все герои раздражали, постоянно думалось и о ненадёжности рассказчицы, но вот в чём дело: закрывая эту небольшую книгу, испытываешь одну лишь жалость. Кто-то страдал из-за непонимания, кто-то – из-за отсутствия желанного ребёнка, кто-то ошибался из-за наивных дум, кто-то – из-за желания угодить, и за всем стояла она – любовь. «Уязвимость есть у большинства из нас: уязвимыми нас делает то, что мы любим», – страшно это, очень страшно, но что тут сделаешь. Впрочем, кое-что сделать всё-таки можно. Необходимо уважать чужие границы, не пытаться казаться “нормальным”, унижая при этом кого-то другого, и всегда, всегда помнить о том, что у каждого есть своё озеро, воспоминания о котором причиняют невыносимую боль, у каждого есть своя книга, прикосновение к которой успокаивает истерзанное сердце, и у каждого есть свой ожог, оставленный любимым человеком. Обо всём этом эта книга прям-таки вынуждает вспомнить. И это хорошо.
«Эти пожары не случаются раз в год после сбора урожая, хотя манят так же настойчиво, как костры в полях. Это не brucia la terra, чей пламенный путь через посевное поле приводит к его трансформации. Эти пожары устраивают наши самые любимые люди, когда хотят того, чего мы не хотим. Они добиваются своего, а сгораем мы. И боль не становится меньше оттого, что они делают это не нарочно и не часто. Боль обжигает, как пламя, и оставляет ожоги».Начну с того, о чём не сказано в обзорах этой книги и аннотации: роман написан человеком с аутизмом о человеке с аутизмом. И это уже выделяет книгу из ряда новинок современной прозы.
Сандей — мать-одиночка, страдающая аутизмом женщина, никому особо не нужная, неудобная своими странностями даже дочери, но такая прекрасная и светлая в своей инаковости, что периодически мне было обидно за неё до слёз… Да, мир очень жесток к таким людям. Но одно дело — жестокость со стороны посторонних, и совсем другое, когда тебя бьют под дых люди, которым ты доверяешь.
Прекрасный, звонкий, чуть упрощённый и легковесный слог повествования отлично отражает то, что чувствует главная героиня. Ведь она не мыслит привычными нам категориями, не умеет интерпретировать социальный контекст и вписываться в него. Но это отнюдь не делает её какой-то ущербной или даёт основания обращаться с собой так, как поступила её дочь! Сандей просто другая. И мне искренне жаль, что в этом мире для таких людей очень мало места.
Сюжет в книге есть, хотя остро увлекательным его вряд ли назовёшь. Но это всё компенсируется чётким пониманием того, что такие люди, как Сандей, жизнь так и живут: без страстей и крутых поворотов, без умопомрачительных чувств и эмоций, плавно, стараясь сохранить то немногое, что у них есть. И самое удивительное, что в этой истории чаще жалеешь не аутичную женщину, а совершенно здоровых, но тем не менее во многом жалких людей.
Читать обязательно.
«Весь мир – бесконечная череда комнат, куда я захожу по ошибке».
Заинтересовалась книгой из-за аутичности главной героини. Узнала, как всегда, на Гудридсе. В аннотации прямо об этом не сказано. Только в послесловии к роману. И там же есть информация о том, что Виктория Ллойд-Барлоу тоже аутичная. Считаю, что эти факты лучше было бы вынести на обложку. Я обожаю книги о нейроотличных персонажах, особенно если эти персонажи женского пола. И совсем круто, если работает принцип: «Ничего о нас без нас», т.е. если книгу о таком персонаже пишет знающий изнутри все особенности и тонкости человек.
Здесь очень хорошо чувствуется с самого начала, что писательница в теме не просто по верхам (что-то там услышала о слишком ярком свете или любви к текстурам), а глубоко погружена в жизнь аутичного человека в среде нейротипиков. Описаны такие вещи, до которых нейротипик просто не докопался бы, даже если тщательно готовился и собирал материал. Это очень ценно и моментально погружает в жизнь главной героини Сандей. Все, что касалось ее аутичности, читалось мной с большим интересом.
К сожалению, сюжет и остальные персонажи подвели. Мне не нравится детоцентризм, а тут «запах детской присыпки» так шибает, что аж дышать нечем. Кроме того, Ллойд-Барлоу воплотила в этой книге все стереотипы, касающиеся деторождения. «Ты только роди – сразу полюбишь», «Если не родишь, то муж тебя бросит», «Дети из детдома – не дети и нафиг не нужны», «Если не родишь, то обязательно пожалеешь, даже если не хочешь». Вот в таком ключе все подано под видом истины в последней инстанции.
И персонажей писательница тоже подгоняет под свои нужды. Например, вторая героиня Вита, у которой нет детей. Ей 50+ лет только потому, чтобы поставить ее в положение «Я больше не могу сама родить». По сюжету ничего больше не говорит о том, что ей именно 50+, она постоянно воспринимается как ровесница Сандей, которой 30+. Я не к тому, что надо было воплотить возрастные стереотипы в книге, а к тому, что здесь не улавливается разница между героинями в этом плане.
Подача полностью от лица аутичной Сандей это с одной стороны классно, а с другой – ее взгляд искажает реальность в отношении характеров людей, их мотивации и сущности. Если полагаться только на ее восторги и не замечать детали, то можно принять на веру и дружбу Виты и Ролло с ней, и близость Сандей с Долли. Но если читать внимательно, то можно увидеть иную картину. Ллойд-Барлоу дает ее, но очень незаметно. Так незаметно, что даже в аннотации пишут о близости матери и дочери, хотя на самом деле ее нет. Это Сандей нарисовала себе близость и старается видеть ее проявления в каждом действии и словах Долли. На самом деле дочь даже не остается дома и при первой возможности уходит, потому что ей не о чем говорить с матерью, нечего делать с ней. Кроме того, она стыдится ее аутичности и считает, что той надо «лучше стараться», чтобы превратиться в нейротипика. Она насмехается над ней в лицо и вместе с другими людьми. Из-за этого немного не хватает альтернативного взгляда. Подсветить получше других героев, чтобы они были более объемные что ли. Потому что слышать восторги Сандей по поводу «классности» Виты и того, что она «такая хорошая подруга» просто невыносимо порой. Хотя механизм залипания аутичного человека на ком-то и восприятия его в соответствии со своими дорисовками раскрыт превосходно. Как и последующее «открывание глаз» и шок.
Из-за описанного выше все герои, кроме Сандей, кажутся плоскими. И они сами по себе ничем не цепляют. Внимание здесь держит главная героиня. Поэтому, если вам неинтересно, как видит мир, как мыслит и действует аутичный человек, с какими проблемами он сталкивается, то эту книгу можно пропускать.
Я ничего не сказала про сюжет, потому что сказать нечего. Его нет. Совсем. Здесь описательное повествование, зацикленное на незначительных деталях. Вот Ролло взял бутылку, а на ней пыль, а жидкость в этой бутылке казалась черной, но когда вино налили, то она стала красной. Вот супница из набора, она вот так вот выглядит, а если бы у Сандей была подобная супница, то они бы ее поставили в буфет, заперли его на ключ и ходили поклонялись. И так далее, и так далее. Вита и Ролло приходят на ужин к Сандей и Долли, а потом Сандей и Долли приходят к Вите и Ролло. В промежутках даются кусочки из прошлой жизни Сандей (тоже от первого лица) или кусочки про текущую жизнь. Потом кульминация романа – Сандей открылась сущность соседей (они на самом деле плевать на нее хотели), а дочь решила жить самостоятельной жизнью. Вот и все.
У меня почему-то все время была ассоциация с книгой Клэр Фуллер «Горький апельсин». Мало персонажей, пустые диалоги, домыслы главгероини, детальное повествование с фокусом не на тех вещах, депрессивные нотки тлена, ожидаемая концовка, которую ты предугадываешь в самом начале, тайны, которые тоже ясны в самом начале. О, и тоже действие в доме в летний период.
Сложное отношение к книге после прочтения. Но все-таки решила поставить высокую оценку, потому что писательница прекрасно раскрывает аутичную душу Сандей.
Как ожесточаются птичьи сердца
Это история о том, как мать-одиночка с аутизмом – Сандей, начинает терять связь, общение и доверие дочери (Долли).
Как пропадают совместные игры, завтраки, обеды и ужины. Как дочка, некогда засыпавшая на маме, всё чаще ночует вне дома, как рвётся покинуть родительский дом, как всё чаще молчание, как всё реже звучит «мамочка».
Это история о том, как девочка-подросток – Долли, живёт с матерью стадающей аутизмом.
С мамой скупой на эмоции, с отрешенным лицом. С мамой, которая не приспособлена к социальной жизни, у которой нет друзей, в доме не бывает гостей. С мамой, которая ест однообразную “белую" пищу. С мамой, которая зациклена на ритуалах. С мамой, которая ничего не знает о жизни своей дочери, потому что не интересуется. С мамой, которая никогда не рассказывала своей дочери, что она для неё значит и как огромна её любовь.
Это камерная трагедия, с не перегруженным сюжетом. История о женщине, брошенной обществом в обществе, с которым она не умеет взаимодействовать. О женщине, которая безмерно любит свою дочь, но никогда ей не расскажет, а будет упиваться ощущениями материнства. О дочери, которая устанет ждать оттепели мамы и захочет одного – сбежать.
На эту книгу надо настроиться. Повествование романа строится от лица женщины с расстройством аутического спектра. Она мать-одиночка, живущая в деревне и работающая в теплицах на местной ферме.
У меня нет слов чтобы описать, какие чувства я испытывала при прочтении. Роман написан легко, в нём есть и смешные, почти невинные моменты, но он весь пропитан лёгкой меланхолией, к которой в процессе развития событий добавляется личная драма, трогающая до слёз.
Главная героиня Сандей - прекрасная и сильная женщина, но другие герои либо не понимают этого, либо в недостаточной мере. Она самая любящая и искренняя из всех. Она старается быть как все, но приходит к выводу, что если это значит не чувствовать, не ценить то, что даёт жизнь - ей это не нужно. " Им все давалось легко, и потому ничего не имело для них ценности, потому что все в жизни можно было легко заменить. Долли не знала, что такое борьба и хватило бы у нее сил бороться или нет. Она даже не знала, что значит стараться или пытаться наладить общение. Она не знала, каково это, когда тебя не понимают, когда ты не нравишься людям, когда тобой не восхищаются".
Дочь Сандей, Долли, вызывает во мне негодование и отвращение. Она не маленькая девочка, она осознаёт, что у её матери есть определённые особенности, и она винит её в неспособности жить как все, не ценит их дом, отдаляется и практически меняет себе семью. Она не прощается с Сандей, когда уезжает и нет момента печальнее, чем понимание того, что как бы не поступала Долли, Сандей всегда будет её любить. "А я просто люблю свою дочь; мне не нужен список ее достижений и побед, чтобы кичиться им перед друзьями, как кичатся они. Чтобы понять, счастлива ли она, мне достаточно просто на нее посмотреть. Я сразу все пойму по ее лицу. Мне страшно хочется ее увидеть, хотя это желание вряд ли взаимно; она мне не принадлежит, но я связана с ней неразрывной болезненной нитью".
Роман напоминает о том, что все мы разные и никто в полной мере не поймёт, чего нам стоят наши усилия жить.
Меня слепили заново из всего, что застревает в горле.
Уязвимость есть у большинства из нас; уязвимыми нас делает то, что мы любим.
Я поняла, что в каждом маленьком птичьем сердце теплится пламя и терпеливо ждёт своего часа. Пламя манит, как свет, но обжигает, стоит подойти ближе. Оно может сжечь тебя даже под водой, даже в собственном доме. Эти пожары не случаются раз в год после сбора урожая, хотя манят так же настойчиво, как костры в полях. Это не brucia la terra, не горящая земля сицилийских крестьян, чей пламенный путь через посевное поле приводит к его трансформации. Эти пожары устраивают наши самые любимые люди, когда хотят того, чего мы не хотим. Они добиваются своего, а сгораем мы. И боль не становится меньше оттого, что они делают это не нарочно и не часто. Боль обжигает, как пламя, и оставляет ожоги.
Её речь лилась как прекрасная песнь, и я заслушивалась музыкой слов.
Я постоянно прячусь; весь мир – бесконечная череда комнат, куда я захожу по ошибке. И ни в одной из этих комнат мне не удаётся задержаться надолго; меня срочно вызывают в другую, где я должна вести себя уже иначе, а как – непонятно.