Сборник работ выдающегося швейцарского филолога и историка идей Жана Старобинского (род. 1920) объединен темой меланхолии, рассматриваемой как факт европейской культуры. Автор прослеживает историю меланхолии от античности до ХХ века, рассматривая как традицию медицинского изучения и врачевания меланхолических расстройств, так и литературную практику, основанную на творческом переосмыслении меланхолического опыта. Среди писателей и поэтов, чьи произведения анализируются с этой точки зрения, – Вергилий, Овидий, Карл Орлеанский, Мигель де Сервантес, Роберт Бёртон, Карло Гоцци, Э.-Т.-А. Гофман, Жермена де Сталь, Сёрен Кьеркегор, Шарль Бодлер, Пьер-Жан Жув, Роже Кайуа, Осип Мандельштам и многие другие.
Меланхолия - извечная соседка человечества. Она, еще не узнанная и не названная, появилась, наверное, в те времена, когда первобытный человек, не ведающий депрессии, стал обретать собственное «Я». С появлением индивидуальности и дистанцированием от других, с обретением и потерей одновременно, человек раздвоился и отбросил печальную тень. Но, не смотря на это долгое и близкое соседство с человеком, меланхолия по-прежнему существует в нашей культуре где-то на пороге дозволенного. Совсем отрицать порождение своей темной стороны человечество не может, но и позволить меланхолии войти было бы слишком опасно. Так и топчется она на пороге, неумолимо манящая в той же мере, в какой и устрашающая.
Только медицина и искусство всегда по-настоящему интересовались меланхолией. Первая желает изучить меланхолию как объект и излечить (уничтожить?), второе - поставить её себе на службу. И в данном контексте автор «Чернил меланхолии» Жан Старобинский удачно представляет собой человека, за плечами у которого и филологическое и медицинское образование. Таким образом, читатель обретает в лице автора лучшего проводника в путешествии по кругам Меланхолии.
Однако читатель, заинтересованный в подробном и последовательном изложении истории и теории меланхолии, не найдет в книге Старобинского единого повествования. Скорее, весь свод разрозненных текстов представляет собой искусную партию игры в бисер, в которой мотивы меланхолии переплетаются с эпохами, именами и текстами. Но, тем не менее, в сумме книга дает общую картину того, как менялось представление о меланхолии на протяжении веков, как она трактовалась, оценивалась и прорастала в культуре.
В первую очередь «Чернила меланхолии» будут интересны филологам и культурологам, как образец блестящего нетривиального анализа художественных текстов. Но и обычному любознательному читателю будет, чем поживиться. В книге он найдет увлекательное изложение истории врачевания меланхолии (от чемерицы и винограда через терапию трудом, театром, музыкой, холодным душем к опиуму и кокаину), занимательный очерк о ностальгии (оказывается, ностальгия считалась опасной болезнью, которая может привести к смерти, так что не стоит надолго отлучаться из дома), а также читатель может полюбопытствовать, как могут трактоваться сюжеты известных произведений, и открыть для себя новые имена (лично я заприметила Карла Орлеанского и Роже Кайуа).
Жан Старобинский виртуозно и самыми неожиданными тропами ведет читателя по кругам меланхолии. И это путешествие, в итоге, оборачивается роскошным пиршеством детей Сатурна. Здесь собрались философы во главе со смеющимся Демокритом, короли в изгнании, царевны-несмеяны, мечтательные бродяжки, одержимые, сумасшедшие, поэты, едкие сатирики, шуты, мрачные красавцы и денди - «люди утонченнейшего вкуса, которым ничто не по вкусу».
Но я не насытилась и требую продолжения банкета! Так что на очереди "История меланхолии" Карин Юханнисон .
Меланхолия - извечная соседка человечества. Она, еще не узнанная и не названная, появилась, наверное, в те времена, когда первобытный человек, не ведающий депрессии, стал обретать собственное «Я». С появлением индивидуальности и дистанцированием от других, с обретением и потерей одновременно, человек раздвоился и отбросил печальную тень. Но, не смотря на это долгое и близкое соседство с человеком, меланхолия по-прежнему существует в нашей культуре где-то на пороге дозволенного. Совсем отрицать порождение своей темной стороны человечество не может, но и позволить меланхолии войти было бы слишком опасно. Так и топчется она на пороге, неумолимо манящая в той же мере, в какой и устрашающая.
Только медицина и искусство всегда по-настоящему интересовались меланхолией. Первая желает изучить меланхолию как объект и излечить (уничтожить?), второе - поставить её себе на службу. И в данном контексте автор «Чернил меланхолии» Жан Старобинский удачно представляет собой человека, за плечами у которого и филологическое и медицинское образование. Таким образом, читатель обретает в лице автора лучшего проводника в путешествии по кругам Меланхолии.
Однако читатель, заинтересованный в подробном и последовательном изложении истории и теории меланхолии, не найдет в книге Старобинского единого повествования. Скорее, весь свод разрозненных текстов представляет собой искусную партию игры в бисер, в которой мотивы меланхолии переплетаются с эпохами, именами и текстами. Но, тем не менее, в сумме книга дает общую картину того, как менялось представление о меланхолии на протяжении веков, как она трактовалась, оценивалась и прорастала в культуре.
В первую очередь «Чернила меланхолии» будут интересны филологам и культурологам, как образец блестящего нетривиального анализа художественных текстов. Но и обычному любознательному читателю будет, чем поживиться. В книге он найдет увлекательное изложение истории врачевания меланхолии (от чемерицы и винограда через терапию трудом, театром, музыкой, холодным душем к опиуму и кокаину), занимательный очерк о ностальгии (оказывается, ностальгия считалась опасной болезнью, которая может привести к смерти, так что не стоит надолго отлучаться из дома), а также читатель может полюбопытствовать, как могут трактоваться сюжеты известных произведений, и открыть для себя новые имена (лично я заприметила Карла Орлеанского и Роже Кайуа).
Жан Старобинский виртуозно и самыми неожиданными тропами ведет читателя по кругам меланхолии. И это путешествие, в итоге, оборачивается роскошным пиршеством детей Сатурна. Здесь собрались философы во главе со смеющимся Демокритом, короли в изгнании, царевны-несмеяны, мечтательные бродяжки, одержимые, сумасшедшие, поэты, едкие сатирики, шуты, мрачные красавцы и денди - «люди утонченнейшего вкуса, которым ничто не по вкусу».
Но я не насытилась и требую продолжения банкета! Так что на очереди "История меланхолии" Карин Юханнисон .
Очень долго читала, но это прекрасная книга
«Мы не можем уловить чувство до тех пор, пока оно не получило имени, которым оно обозначается или выражается. То есть нам не дается аффективный опыт сам по себе: историку явлена лишь часть аффективного опыта, перешедшая в высказывание.»
Пожалуй, ни одну другую книгу я не читала так долго — почти полтора года. Чувствую облегчение и гордость.
Я увидела эту работу в обзоре Полины Парс. Так как я склонна к меланхолическим состояниям и в определенном смысле получаю от них удовольствие, мне стало интересно. Я никогда ничего не читала о меланхолии, но когда увидела книгу Старобинского, меня ошарашило вопросом: а почему, собственно, я ничего об этом не читала? И решила — надо брать.
Брать оказалось не так просто — на тот момент книгу раскупили во всех магазинах, включая онлайн-площадки. Местный книжный заломил страшную сумму денег, с которой я не готова была расстаться. Пришлось все взять в свои руки и искать букинистов в интернете. Они, конечно, тоже денег попросили немало — мне кажется, в рознице книга стоила раза в два дешевле — ну да ладно, это было меньше, чем запросил книжный. И вот наконец книга приехала. По-моему, даже ни разу не читанная.
Я начала «Чернила меланхолии» 19 января 2020 года. Последнюю страницу прочитала 1 июня 2021. Тут можно восклицать: «А чего так долго?!» Чтение Старобинского затянулось не потому, что книга оказалась неинтересной, но я решила из принципа ее дочитать, чтобы знать, на что ушли мои кровные. А потому, что она оказалась для меня сложной. Именно поэтому, теперь, когда я ее одолела, я чувствую облегчение и гордость.
Жан Старобинский — удивительный человек, он занимался и психотерапией, и литературным анализом и критикой. Именно это делает его труды такими интересными. В «Чернила меланхолии» входит несколько его работ, все они связаны одной темой — собственно, меланхолией. В основном Жан Старобинский анализирует или отдельные произведения, или сочинения какого-то автора в целом.
В первой части книги читатель знакомится с историей меланхолии — что это за состояние, откуда появилось, как с ним боролись. Это невероятно интересно. Например, оказывается, раньше считали, будто меланхолия возникает из-за скопления в теле черного гумора или черной желчи. И лечили это состояние весьма сомнительными способами. Кровопускание — самый безобидный из них.
Далее Старобинский рассматривает меланхолию через призму культуры. В основном он анализирует литературные работы, но упоминает также живопись. Мне особенно запала в душу часть, в которой Старобинский рассуждает о меланхолии в творчестве Бодлера. Я еще раз убедилась, что при переводе многое теряется. Например, в стихах Бодлера важны не только слова и их смысл, важна каждая мелочь. Даже то, какие звуки и созвучия он использует. Это перевести просто невозможно, а по-настоящему прочувствовать этот уровень можно, только читая Бодлера в оригинале.
В книге упоминается много авторов, которых я не читала, к примеру, Роберт Бертон. Книга дала бы мне гораздо больше, если бы я читала те произведения, которые анализирует Старобинский. Но и без знания этих произведений я получила много новой информации и пищи для ума. Очень интересно было читать про возникновение меланхолии и наблюдать, как это чувство, эта тема отражалась в литературе.
Еще, конечно, нельзя не отметить то, как Жан Старобинский анализирует произведения. Мне сложно описать это словами, нужно прочитать и прочувствовать. Это умно, глубоко, с привязкой ко многим другим текстам. Некоторые детали он объясняет таким образом, что диву даешься. Тут как раз автору помогает опыт психотерапевта. После работ Старобинского хочется научиться анализировать так же интересно и детально.
Несмотря на то, что тема для меня интересная, читать «Чернила меланхолии» было сложно. Во-первых, конечно, потому что не хватало контекста (это к тому, что я не читала многие произведения, о которых пишет автор). Во-вторых, у Старобинского довольно сложный язык, трудные конструкции. Много сносок. Я наивно думала, что одолею книгу за пару недель, а оно вон как затянулось. И все-таки, это действительно полезная и интересная книга. Особенно если вы интересуетесь психиатрией в целом и меланхолией в частности, а также отражением этого состояния в культуре. Рада, что прочитала, очень много вынесла для себя.
Ну и напоследок поделюсь еще одной интересной мыслью, которую отметила: «Чувство не тождественно слову, но распространяться оно может только посредством слов.»
Инстаграм
Теперь посмотрим на портрет доктора Гаше работы Ван Гога и на выполненный практически одновременно с ним офорт. На нем есть и надбровная складка, и складки между глаз, и ярко выраженные назолабиальные складки, а также сжатые губы, наклоненное туловище, опущенная голова и т.д. Сходство между этим изображением, вышедшим из-под кисти Ван Гога, и несколько неуклюжим описанием из диссертации самого Гаше, только что нами процитированным, не может не поражать. (За исключением склоненной позы, аналогичные черты можно видеть и на некоторых автопортретах художника.) Гаше должен был опознать в своем портрете симптоматические признаки меланхолии, им самим собранные. Между ним и художником ощущается удивительное взаимное согласие, проводником которого служит взгляд и симпатия. Потребуется усилие, чтобы обнаружить те же черты в портрете Гаше, который в 1891 году напишет Норбер Генетт.
Склоненное туловище, голова, подпираемая кулаком: в классическом живописном каноне такая поза обычно характеризует homo melancholicus, или Сатурна — покровителя меланхоликов, или аллегорические изображения самой Меланхолии в виде женской фигуры. Хотя в своем описании портрета Ван Гог о ней не упоминает, трудно усомниться в том, что ее иконологический смысл был ему прекрасно известен, учитывая его превосходное знание старых мастеров. Тут стоило бы вспомнить обширнейший репертуар изображений меланхолии, начиная со знаменитой гравюры Дюрера.
Размышления Руссо продолжит Сенанкур, отрицая, что воздействие ranz des vaches продиктовано случайной ассоциацией: эта музыка не так уж незначительна сама по себе, это вернейшее выражение возвышенного мира гор. Музыкальная фантазия пастухов — это сам голос альпийской природы:
Именно в звуках природа с наибольшей силой выражает свой романтический характер, и именно слух позволяет человеку легче всего воспринять необычайность предметов и мест... Голос любимой женщины еще прекраснее, чем ее черты; голоса величественной природы производят впечатление более глубокое и более длительное, нежели ее прекрасные формы. Я не видел ни одной картины, изображающей Альпы, которая могла бы воскресить их в памяти с такою же силой, как настоящий альпийский напев. Швейцарская пастушья песня не только навевает воспоминания: она живописует... Если их поют не по-ученому, а от сердца, если исполнитель глубоко чувствует их, то первые же звуки переносят нас в горные долины, к голым рыжевато-серым скалам, под холодное небо, под палящее солнце... Вы ощущаете неторопливый бег времени и все величие природы.
Эти страницы найдут свое отражение, открыто признанное, в одной из самых прекрасных композиций Листа.
Нужно уметь освобождаться от себя, нацело скрываться под самым гротескным нарядом, короче говоря — с восторгом исчезать, чтобы возрождаться потом к новой жизни. Путь к принцессе из волшебного мира подчинен принципу отрицания, который актер обращает против своего высокомерного «я» — «я», которое вначале неспособно забыть о себе, а потому не играет роли, но вечно играет «лишь самого себя», наподобие плохого актера, о котором говорил Дидро. Один из решающих эпизодов в становлении Джильо — схватка, в которой он под видом Капитана Панталоне убивает в точности похожего на него Джильо Фаву, а на самом деле — картонную куклу, «битком набитую ролями из трагедий некоего аббата Кьяри».
Принесение в жертву никчемного двойника — аллегория самоотрицания и способности стать выше себя, опершись на иронию. «Трансцендентальная буффонада» торжествует здесь над духом серьезности. Психологическое испытание совпадает с эстетическим очищением. Трупы, оставленные на поле боя, воплощают и простодушную самовлюбленность главного героя, и взвинченную сентиментальщину всей соответствующей литературы. Чтобы прийти к своей подлинной природе, Джильо Фава должен научиться делаться безличным, оставаться легкой, летучей, кружащей силой, жить «моделью», «образцом» роли, существовавшей до и вне него
Решающая точка в становлении Джильо — сцена, где он под видом Капитана Панталоне импровизирует на Корсо сцену, в которой отвергает любовь Брамбиллы. Обретя способность порвать с собой и с любимым образом, Джильо возвращает себе и самоуважение, и любовь принцессы. Представ перед Брамбиллой в гротескном наряде, он наконец находит свою подлинную родину. Он наконец и полностью чувствует себя подлинным Джильо, не теряет натуры принца и вместе с тем выступает самым потешным из Капитанов Панталоне: троими в одном лице. Точно так же Джачинта становится одновременно прежней модисткой, Принцессой Брамбиллой и потрясающей Смеральдиной. Для обоих героев времена раздвоенности и разлуки чудом остались позади: их раздельные сны слились в один, сами собой приладились друг к другу их роли. Множественность персонажей в сознании — свидетельство теперь уже не расколотости их «я», но избытка жизненных сил, в единстве которых гармонически сочетаются ирония, воображение (Fantasie) и любовь. Если пройти через самопожертвование и самоосмеяние, то комедия дель арте выступает пространством, где актер ни в чем не поступается своей свободой, — бесплотным миром вечных и неизменных типов, которым необходимо следовать, проявляя при этом всю силу неистощимой изобретательности. Однако «принцип реальности» не поколеблен: в конце, как и в начале повествования мы оказываемся в комнате, где хозяйничает старая Беатриче, стряпающая сытные макароны. Только теперь это не та жалкая комнатушка, какая была в начале: это просторная комната со всеми признаками достойного благополучия... Круг замыкается, мы возвращаемся к началу и присутствуем при воссоединении влюбленных, но это обогащающее возвращение. Их любовь стала больше и глубже, Джачинтауже не просто модистка, а Джильо — не жалкий актеришка. В них пробудилось сознание. Потерянное в испытаниях вернулось сторицей.