Пианино из Иерусалима

Александра смотрела на сцену. Из-за кулис появилась девушка в черной форме с гербами «Империи», передвинула стул, посмотрела долгим невидящим взглядом в зал. Взяла пульт от жалюзи, нажала кнопку. Сухой шорох наполнил зал – медленно открылись створки, пропуская в полутьму тусклый медовый свет – неверный свет московского декабря.– Значит, все кончилось к лучшему для всех и все забыто? – продолжала Александра, лавируя между креслами, пробираясь к сцене. – А вот у меня нет такого ощущения. Я знаю одного человека, который умирает от страха, потому что прошлое не умерло. Я не видела его глаз, но слышала его голос. И за мной кто-то шел. И есть факты, которые я не могу просто так списать со счетов. Павел не собирался умирать. Иначе он не показал бы мне Променад Луи. Он хотел жить, пусть даже маленькой, никому не нужной жизнью. Тенью жизни, которой он жил в России. Его убили, и никто не хочет об этом знать. Так же могут убить и меня, и никто этим не заинтересуется. Ни на Ближнем Востоке, ни на Дальнем.– У тебя зимняя депрессия, – помолчав, ответила Марина. – У меня, в общем, тоже.

Ты недовольна? – спросил Гурин.– Что ты, напротив, – ответила Александра. – Все прошло великолепно. Тоннели просто не люблю. В них всегда происходит что-то странное.– На моей памяти в них ничего не происходило…– А на моей происходило постоянно, – отрезала художница. – Это промежуток между жизнью и смертью. И даже не так! Это место, где человек может быть жив и мертв одновременно. Кажется, я встретила такого человека. Тоннель – вот место, где можно это осознать.– Знаешь, почему ты до сих пор одна? – после паузы проговорил Денис. – Ты слишком сложная для мужчин.– Для мужчин? – Александра открыла глаза. По бетонным стенам тоннеля размеренно текли оранжевые огни. – О каких мужчинах ты говоришь? Я слишком сложная для самой себя.– А я бы женился на тебе. Легко. Прямо вот так и встал бы на колени, преподнес кольцо с бриллиантом… И сказал бы все то плохое, что я о тебе думаю

…Коллекция оказалась слабой, время было потрачено зря. Сидя с хозяином за чашкой чая, произнося уклончивые слова, Александра, как никогда, ощущала ненужность, условность всего происходящего. Она ждала подходящего момента, чтобы встать и уйти, и невольно вспоминала самого странного и, возможно, самого безумного коллекционера, с которым ее свела судьба перекупщицы. Страстный и одновременно ледяной собиратель, мистификатор, оккультист и алхимик, живший затворником в своем подмосковном доме, трагически погиб несколько лет назад. «Лыгин! – художница почти с ностальгической грустью думала о нем, вспоминая его непроницаемый взгляд и едкие остроты. – Вот кто правильно оценивал страсть к собирательству. Он говорил, что на самом деле ни один предмет не имеет никакой ценности. Ценность он имеет только в глазах собирателя. Я, помнится, тогда возражала, что есть ведь и вечные ценности, что Ватто – всегда Ватто. Лыгин ответил, что это верно только с моей точки зрения. А вот если на Ватто смотрит шимпанзе – для него это только кусок грязного, вкусно пахнущего холста. И что когда он вдруг охладевает к своим коллекциям, то смотрит на них взглядом шимпанзе. Вот и сейчас… Смотрю я на этого милого старичка, который так на меня надеется и которого мне совсем не хочется обижать… И сказать-то ему что-то надо, а сказать нечего. И вижу – для него все его экспонаты – Ватто. А для меня – грязные старые тряпки!»

Александра из вежливости соглашалась, стараясь не смотреть на картины. Муж Светланы, художник бездарный и очень плодовитый, никем из коллег не ценился, но при этом умудрялся продавать свои творения, во многом благодаря энергии супруги. Та выступала его агентом, нянькой, музой и моделью. Это была история полного поглощения одной личности – слабой, другой – сильной и целеустремленной. Светлана поглотила мужа, вынудив неплохого рядового декоратора, кем он был изначально, стать художником – из ряда вон плохим. Ей хотелось быть супругой гения.

Александра не ответила. Весь день ее мысли занимали три женщины, которые, бесспорно, существовали, хотя существование каждой из них вызывало множество вопросов. Илана Магр, только что уехавшая в Лондон. Илана Магр, умершая летом в Тель-Авиве. И девушка, найденная в канаве пятьдесят семь лет назад в платье Анны Хофман, – всеми забытая, как страшная сказка, услышанная в детстве. «Отправная точка – фотография в журнале. На ней точно Анна Хофман. Илана, которую я знаю, не является Анной, – повторяла про себя Александра. – Девушка, которую нашли в канаве, судя по некоторым признакам, тоже ею не является. Если кто-то из них троих был Анной, то это Илана из Тель-Авива. Но если так, почему она молчала столько лет, не связалась с сестрой? И наконец, кто эта несчастная девушка в канаве?»