Американская поэтесса Эмили Дикинсон до сих пор остается загадкой. Она родилась в 1830 году и умерла спустя 55 лет в том же доме; никогда не была замужем и не имела детей; написала более тысячи стихотворений, из которых при жизни опубликовала меньше десятка; почти не покидала родной город Амхерст, а последние годы провела затворницей в своей комнате. «Города на бумаге» – пронзительный литературный портрет писательницы, которая была способна создавать целые миры, не выходя из собственного сада....
Смерть живет во всех ее стихах, и не только смерть, а Умирание, Высший миг; умереть - это еще и замереть. Так, рифмы в ее стихах - словно хлопья снежной бури, которые на полпути готовы, похоже, опять взмыть вверх, уже тоскуя по облакам; так останавливается и замирает время на закате в июне; так мертвенно-медленный висельник болтается на конце веревки.
Так на первой странице своего гербария Эмили собирает все, что необходимо писателю, которым она уже является, хотя еще не знает об этом (а может, и знает), — цветок, чтобы делать чернила, которыми она будет писать и рисовать; цветок, чтобы делать ярче краски; цветок, чтобы привлекать бабочек; бальзам, чтобы согреваться в холода, — и цветы, чтобы заваривать чай.
Она, как и ее растения, тоже провела зиму между страницами книги.
В Хомстеде всегда много дел: надо обрезать клубнику, почистить столовое серебро, которое чернеет тут же, едва положишь его в ящик, добавить несколько лоскутков к стеганому одеялу, предназначенному будущему младенцу, отобрать одежду для благотворительной организации, заплатить поставщикам, проследить за полетом пчелы в саду — но это дело на всю жизнь.
Чтобы прогулка была в сто, в тысячу раз интереснее, чем накануне, нужно всего лишь каждый день гулять по одному и тому же саду.
В то время, хотя она и перестает выходить из дома, сада она не покидает; сад входит в комнату вместе с нею, отныне он цветет там. А люди надменно удивляются, что Эмили предпочла жить среди цветов.Об этих последних годах, проведенных в одиночестве, говорят будто о каком-то сверхчеловеческом подвиге. Хотя, и я готова это повторять, следует удивляться, что их не так много — писателей, уединившихся в добровольном заточении, чтобы спокойно писать. Сверхчеловеческим подвигом скорее можно назвать обычную жизнь с ее вереницей обязательств и нелепых пустяков. Стоит ли удивляться, что кто-то, живущий книгами, от всего сердца желает пожертвовать ради них общением с себе подобными? Надо быть слишком высокого мнения о собственной персоне, чтобы постоянно желать общества тех, кто похож на нас.
В ее комнате стоят кровать, комод, маленький столик со стулом и повсюду — стопки книг. В этих книгах — все страны мира, звезды, деревья, птицы, пауки и грибы. Реальные и выдуманные множества. В книгах есть другие книги — как в зеркальном дворце, где в каждом зеркале отражается другое, все уменьшающееся, пока человек не становится размером с муравья.В каждой книге сотня книг. Это двери, которые открываются и уже не закрываются никогда. Эмили живет на перекрестье ста тысяч сквозняков. Ей всегда нужен легкий свитерок.
Рассказывают, что сначала она почти перестала выбираться в деревню, потом ограничила свое жизненное пространство садом, чуть позднее уже не выходила из дома, редко спускалась с третьего этажа и, наконец, стала довольствоваться своей комнатой, покидая ее лишь в случае крайней необходимости. Но на самом деле она давно жила в куда меньшем пространстве: на клочке бумаги размером с ладонь.
Когда срок наказания истекает и дочь выходит из комнаты, мать не видит ни сожаления, ни раскаяния. Тот, кто полагает, будто Эмили Дикинсон можно наказать, заперев в тишине и одиночестве, наедине с собственными мыслями, совсем ее не знает.
В ящик своего письменного стола она складывает стихи, нацарапанные вот так, наспех, на клочке какой-нибудь обертки. Когда она достает их оттуда, то узнает по запаху: некоторые пахнут мукой, другие испускают ароматы перца или грецкого ореха. Ее любимое стихотворение пахнет шоколадом.
Когда она пишет, то словно стирает себя, отходит в сторону. Она прячется за травинкой, которую, если бы не она, никто бы не увидел. Она пишет не для того, чтобы выразить себя — какой ужас! — выразить себя для нее как отхаркнуть, высморкаться: и в том и в другом случае выделяется какая-то липкая мокрота с большим количеством слизи. Она пишет не для того, чтобы самой стать видимой. Она пишет, чтобы засвидетельствовать: здесь жил цветок, жил в течение трех июльских дней 18** года и был убит ливнем на рассвете. Каждое стихотворение — крошечная гробница, воздвигнутая в память о незримом.
Нельзя иметь одновременно и жизнь, и книги, — разве что выбрать книги раз и навсегда и вписать в них свою жизнь.
Вернувшись в Хомстед, она думает, что, наверное, из всех членов своей семьи больше всего любит именно дом.
В каждой книге сотня книг. Это двери, которые открываются и уже не закрываются никогда. Эмили живёт на перекрёстке ста тысяч сквозняков. Ей всегда нужен лёгкий свитерок.
Когда она думает об океане, то боится упасть в него, как падают, не удержавшись на краю скалы. Есть опасность слишком близко подойти к бесконечности.
Эмили пишет о мире, в котором живёт, прекрасно осознавая, что он был бы прекраснее, если бы в нём никто не жил.
Два пиона замышляют заговор: как бы прогнать муравьёв. У длинной белой лилии замёрз стебель – земля слишком влажная. Но хуже всего розам: их раздражают пчёлы, беспокоит слишком яркий свет, пьянит собственный аромат. Только одуванчикам нечего сказать: они просто радуются, что живы.
На самом деле ему бы хотелось спросить её об этих странных стихах, в которых столько же молчания, сколько слов, и которые похожи, он сам не понимает почему, на зашифрованные послания, что суют в бутылку и на удачу бросают в море.
Многие никогда ещё не видели живого писателя. Как правило, поэты – это каменные статуи.
Перо рассказывает это тому, кто может поднести лист бумаги к уху, словно раковину.
Когда страну раздирает братоубийственная война, Эмили словно рвется сама, клетка за клеткой. Она не понимает, как осмыслить эту гигантскую бойню, Бога, парящего над ней, сожженные дома и сады, калек и бездомных, поля, где спят прекрасные, словно куклы, юноши.Эта страна перестала быть ее страной. Она вообще перестала быть, она вот-вот расколется, и сердце Эмили, ее слабое сердце посреди этой бури тоже медленно раскалывается на куски каждый вечер, а к утру его кое-как удается собрать вновь. Теперь она знает: орел каждый день прилетал клевать не печень Прометея.