Удивительное умение Окуджавы ничтожным количеством слов забрать чрезвычайно широко и вызвать огромное количество ассоциаций принадлежит к числу очень немногих и драгоценных литературных умений, которые никто имитировать не может.
Хорош не тот человек, который твердо исповедует какие-то убеждения, а тот, который задумчив, который умеет усомниться. А это ничем, кроме образования, не дается.
Окуджава всегда говорит недостаточно или ровно столько, сколько нужно, чтобы быть понятым. А чаще всего все-таки недоговаривает. Недоговаривает там, где советский поэт привык договаривать до конца. И отсюда та мерцающая аура загадки, которая до сих пор окружает его и все, что он сделал.
Литература — одно из самых уникальных проявлений человечности.
Собственно людей, живых, реальных, он терпеть не мог, потому что слишком многого в жизни насмотрелся, – и потому со всем пылом души любил какого-то абстрактного, никогда не бывшего, никем не виданного Человека, помесь Заратустры и Манфреда, и при этом желательно молотобойца. Вот этот то человек, влюбленный в Истину, Добро…
Бессмысленно поддерживать то, что не стоит само.
Не ждите сострадания от тёщи, не ждите снисхождения от жены - но женщину любить мне как-то проще, чем пацана, - простите, пацаны.
О судьбе Горького написано достаточно, и лучше всех — кстати, почти без прикрас, с замечательной честностью — описал свою жизнь он сам: почти все его тексты — как автобиографические, так и беллетристические, — созданы на материале его пятилетних странствий, бесчисленных контактов и лично услышанных им диковинных историй,…
"Американский герой отличается от героя европейского тем, что он ни в каком отношении не рыцарь, а в гораздо большей степени авантюрист и иногда просто подонок, но подонок очень милый."
В это время миллионы счастливых представителей среднего класса в подержанных иномарках устремляются в «Икею», дети резвятся в детском городке, родители вдумчиво выбирают табуретки и бра. Почему я их так ненавижу? Потому что они не просто выбирают табуретки и бра, но позиционируют себя. Мы представители среднего класса, мы…
Да, Веллер ему нравился, Веллером была заставлена целая полка — идеальный писатель для альпинистов, алкоголиков, компьютерщиков и прочих неудачников; ведь и их разговоры состояли либо из монотонных баек про то, как лейтенант утопил в очке документ и полдня доставал его, либо из невыносимой банальщины на тему «смысл…
Он думал уже — не влюблен ли он в нее? Смешно, нет, конечно. Он просто не мог мириться с ее существованием — да, в сущности, любая любовь и есть это самое, нечего выдумывать.
Есть государства, в которых ни одна революция не меняет ситуацию - только упрощает, опошляет её. В России, например, после семнадцатого года получилась та же империя, только для идиотов, после восемьдесят шестого - опять-таки империя, но для бандитов.
В последнее время дошло до полного маразма - борцы за права детей запрещают родителям выбирать для своих отпрысков школу: это посягает на права... Это кажется бредом, но выглядит очень серьезно. Любая страна, где детишки выделяются в отдельный класс общества и получают исключительные привилегии, стоит на пороге закрепощения - как и любая страна, в которой прислушиваются к мнению старейшины.
Швейцарки умеют быть красивы, но абсолютно неэротичны - в этом особенность страны в целом, её женщин и её пейзажей. Вся чувственность у них ушла в сыр.
Жена профессора видит во сне Толстого, который несет ночной горшок: «Вот, – говорит, – тут я кое-что наделал и теперь несу всему свету показывать. Пусть, – говорит, – все смотрят».
В теории своей Чуковский утверждал со свойственным ему радикализмом, что великие практические результаты достигаются только тогда, когда человек ставит перед собой сугубо непрактические цели. Переводя на русский язык, на совершенно уже такой газетный: «Если хочешь прыгнуть на сто сантиметров в высоту, разбегайся так, чтобы прыгнуть на двести».
...ни покой, ни душевное равновесие не являются целью человека в жизни. Наоборот. Целью человека является постоянное испытание себя. Проба себя. Постановка себя в невыносимые условия.
Русская литература – это литература радикальная, это литература великих страстей, великих событий.
Эмоция, на которой стоит весь Ломоносов, эмоция восторга.
Обожествление преступления после Достоевского становится законом, страдание - единственной школой жизни. Вот это и есть мораль Достоевского, которую он противопоставляет подлой мещанской морали.
Мы можем говорить о человеческом типе, который в России почему-то производится. Этому типу не нужно ни выживание, ни благополучие. Ему нужна, поразительным образом, максимальная реализация, осуществление себя на страшном пути протеста.
Делать в России что-нибудь чрезвычайно опасно, обязательно окажешься скомпроментирован. Если ты работаешь на стороне правительства, значит, ты продался, наймит. Если работаешь против правительства, значит, продался другим, опять же, наймит... А вот если не делаешь ничего и ругаешь остальных, это практически гарантированная репутация, а иногда и бессмертие.
Типично русская эмоция: человек стремился на чужбину, достремился до этой чужбины и сидит среди нее, как на чужбине. Это совершенно русская история.
Все мы эмигранты. Только так получилось, что не мы уехали из страны, а страна из-под нас уехала вследствие разных довольно сложных перипетий.