Анна Мар (настоящее имя — Анна Яковлевна Леншина, в девичестве — Бровар; 1887–1917) — русская писательница и журналистка.
Анна Бровар родилась 7 (19) февраля 1887 года в в Санкт-Петербурге. Её отец — Я. И. Бровар, художник-пейзажист.
15-летней девушкой Анна оставляет родной город и уезжает в Харьков. Работала в конторе, уездном земстве. В 16 лет вышла замуж, но вскоре супруги развелись.
Первые рассказы Анны появились в 1904 году в газете «Южный край», где она вела раздел фельетона. Тогда же она взяла себе псевдоним. Анна увлеклась буддизмом, в частности буддийской канонической поэзией, где основным противником и искусителем Будды выступает злое божество Мара (буквально: «убивающий», «уничтожающий»). Также Анна Мар — героиня пьесы Г. Гауптмана «Одинокие».
В 1910 г. писательница вернулась в Санкт-Петербург, где изрядно бедствовала; с 1912 г. жила в Москве. Появляются её новые работы: повести «Невозможное» (1911), «Идущие мимо» (1913), роман «Тебе Единому согрешила» (1914) и другие.
Во время очередной депрессии покончила жизнь самоубийством, выпив цианистый калий (по другой версии, застрелилась).
Кто-нибудь объяснит мне, откуда такая любовь к католичеству некатолических авторов? Почему их так манят католические мессы, исповеди, таинства?.. Ну ладно, я ещё могу понять англичан с их приземлённым пониманием духовенства, где сан - не столько призвание, сколько профессия. Но православные-то! Да у вас у самих целибат есть, зачем вам чужое?.. У Анны Мар вообще странная любовь к полякам и католичеству. Не исключено, конечно, что я чего-то не знаю о её биографии, потому как интернет информацией не богат от слова "совсем". Но суть даже не в этом. Среди всех книг о запретной любви (которых я прочитала не слишком много) и о поисках бога (которых я прочитала достаточно) эта - самая слабая и неубедительная.
Мечка Беняш на протяжении всей повести мается от чахотки, скучает от общественных обязанностей, ежедневно ходит в костёл, предсказуемо, но не аргументированно влюбляется в ксендза и как-то очень просто заводит с ним отношения. Запретность проявляется в тайных встречах и шепотке за спиной, но с таким же успехом Иодко мог быть не служителем бога, а просто женатым мужчиной. Искания бога как таковые вообще отсутствуют - Мечку привлекает не идея, смысл, содержание, а ритуал, внешняя сторона, церковность. Отсюда и любовь к церковникам, пиетет к епископам и хождение по костёлам. Странно, невнятно и как-то совершенно бессмысленно. Единственный живой персонаж - это ксёндз Лоскус. Но он, увы, появляется всего на нескольких страницах.
Кто-нибудь объяснит мне, откуда такая любовь к католичеству некатолических авторов? Почему их так манят католические мессы, исповеди, таинства?.. Ну ладно, я ещё могу понять англичан с их приземлённым пониманием духовенства, где сан - не столько призвание, сколько профессия. Но православные-то! Да у вас у самих целибат есть, зачем вам чужое?.. У Анны Мар вообще странная любовь к полякам и католичеству. Не исключено, конечно, что я чего-то не знаю о её биографии, потому как интернет информацией не богат от слова "совсем". Но суть даже не в этом. Среди всех книг о запретной любви (которых я прочитала не слишком много) и о поисках бога (которых я прочитала достаточно) эта - самая слабая и неубедительная.
Мечка Беняш на протяжении всей повести мается от чахотки, скучает от общественных обязанностей, ежедневно ходит в костёл, предсказуемо, но не аргументированно влюбляется в ксендза и как-то очень просто заводит с ним отношения. Запретность проявляется в тайных встречах и шепотке за спиной, но с таким же успехом Иодко мог быть не служителем бога, а просто женатым мужчиной. Искания бога как таковые вообще отсутствуют - Мечку привлекает не идея, смысл, содержание, а ритуал, внешняя сторона, церковность. Отсюда и любовь к церковникам, пиетет к епископам и хождение по костёлам. Странно, невнятно и как-то совершенно бессмысленно. Единственный живой персонаж - это ксёндз Лоскус. Но он, увы, появляется всего на нескольких страницах.
Творчество Анны Мар в наше время незаслуженно забыто, а ведь в начале ХХ-го века она потрясала общественность выбором темы своих романов, откровенностью, чувственностью и эротизмом.
Сами подумайте - флагелляция, фетишизм, любовные связи с духовенством... И это лишь то, что лежит на поверхности. Копните глубже - и еще много чего найдёте!!!
Анна потрясающе пишет о запретной любви. Чувственно, проникновенно, душевно... Ох уж все эти душевные терзания ! Вместе с героиней мучаешься, сомневаешься, возносишься на небеса и падаешь на землю...
Если и писать об обреченной любви, то только ТАК.
Плененная человеком, она ждала от него помощи, которую не получила у Бога
Таким образом, она стала католичкой без Бога, верной служанкой без господина, фанатичной рабыней мертвых вещей, миражных настроений
Может быть, она слишком-тесно воссоединила любовь, сладострастие и душевный голод, - стремление к чему-то высшему, но только ее душа стала шире, глубже, богаче
Если и писать об обреченной любви, то только ТАК.
«Её лицо болело от тысяч улыбок, которые она раздавало за вечер». Религиозные искания, метания и перемещения молодой польской вдовы. Запретная любовь к ксендзу. Ранняя смерть героини, как и автора. Написано любительницей фрагелляции и суицидалкой Анной Мар. Странное чувство от книг, написанных в прошлом веке, но исторически еще до «короткого ХХ века» (1914 – 1989) с его огромными страданиями и переделкой всего и вся. Старая (до Великой войны) эпоха умирала как чахоточная больная.
Её лицо болело от тысяч улыбок, которые она раздавало за вечер
По утрам высокий, немолодой ксендз, с лицом римского воина, возился, то, около цветов, то в своем винограднике. Его паства еле насчитывалась двумя сотнями. Большей частью это были чахоточные, надоедавшие Господу Богу молитвами о своем здоровье. Ксендз Лоскус мало церемонился с ними.
– Что вас привязывает к жизни, черт возьми? – восклицал он.
– Я видел вас у конфессионала… Я нарочно не вышел из сакристии. Вы – интеллигентная женщина! Как вам не стыдно! Какие могут быть у вас грехи?.. Влюбились? Собираетесь влюбиться? Ну, и на здоровье! А исповедь – это переливание из пустого в порожнее! Я вас исповедывать не стану.