Последняя книга, написанная великим Берроузом во время его пребывания в Лондоне. Одна из жемчужин его творческого наследия — и, возможно, самая интеллектуальная из его поздних работ. Странная, причудливая история человека не просто расширяющего границы сознания, но и исследующего психологические и подсознательные глубины своего внутреннего «я». Психоделическое путешествие героя постепенно превращается в подлинную одиссею по темным закоулкам времени и пространства, искусства, философии и сексуальности. «Пристань святых» называли и «постмодернистским опытом автобиографии», и «путеводителем по Дантову аду человеческой психики», — но никакие определения не могут в полной мере передать всю глубину этой книги.
Мы развесим свое белье
На линии Зигфрида,
Если линия Зигфрида еще существует
Небо будет розовым, как тающая в его горле карамель. Розовым, как сжимающаяся при сглатывании гортань. "Свободные мальчики" на роликах, в обтягивающих голубых плавках. Отдельная система. Высшая каста. Юное хрупкое тело, конвульсивно извивающееся под тобой. Небо будет розовым, как ореолы его возбужденных сосков. Как его дрожащие губы. Туманный мальчик. Он уже готов. Он всегда готов. Небо будет розовым, как его мальчишеский пульсирующий, эрегированный агрегат. Розовым, как рефлекторно сжимающееся при желанных спазмах кольцо мускулов. Движения снова и снова. Вперед-назад. Вперед-назад. Небо будет розовым. Небо, смыкающееся над тобой будет розовым. Мерцающее небо над тобой, окрашенное его хриплыми стонами будет розовым. За закрытыми веками все окрашено розовым. Приближаясь к экстатическому финалу. Розовые вспышки. Небо будет розовым..
Смысловая препарация Берроуза преступна изначально, преступна как акт богохульства, осквернения, умаления. Преступна по своей сути не только потому что "непонимающие не поймут никогда, а понимающие что нужно понять, в объяснении не нуждаются", но попросту бесполезна, как может быть бесполезно описание чувства в сравнении с его ощущением. Но рейтинг книги не менее преступно низок.
Последние романы всегда безысходно мучительны. Литературные экзерсисы перед концом - даже если сам автор не был настолько уверен, но факт остается нетленным фактом. Акт постмодернистской биографии при ближайшем рассмотрении уходит далеко от постмодернизма. Нет, несмотря на плен мысли всеми этими натуралистическими изливаниями, перманентный переход из постмодернизма в постпорнографию - бесчисленные тела, члены, анусы, сношения и оргазмы рисуют патологическую, экспрессивную картину реальности. Возведенная в авангард боль ушедшего времени, которое не вернуть есть главный подтекст. Когда минутные стрелки в кварцевых гробах ускоряют движение, приближаясь тем самым к моменту абсолютного спокойствия, затишья - своей полной остановке - флуктуации в прошлое неизбежны. Что если секс был чуть более значим, чем возможность продолжения рода или простая разрядка, что если секс был смыслом и возможностью смысл постичь? И каково ощущение, что ты, покрытый трещинами времени, уже не способен на это, твой член не так податлив на импульсы мозга, а мозг не так податлив на импульсы члена. Время безжалостно.
И тогда он рисует нового себя на страницах, вспоминая все главные детали, редуцируя себя, свое естество до одного возбужденного, пульсирующего органа, умаляя все вокруг, устраняя все остальное за пределом спазмов и разрядов, чтобы полностью заново насытиться ощущениями, собой таким, какой он был. "Было" - главное слово, сопровождающее каждую трагедию. Он изменяет его. Он снова "есть". "Одри". Тот самый мальчик, ныне дряхлый старик, не выпускающий из своего сознания этих юношей, тех юношей из прошлого. "Порт святых" - как новые главы тех самых "Диких мальчиков". Те самые, недописанные ранее главы. Пульсирующие в экстазе осколки желаний. Чтобы погрузиться в них, всеми возможными чувствами, прорасти в них психологическими корнями, унизиться, опуститься, чтобы оттолкнувшись от этих мыслей, как от трамплина достичь апогея, экстремума человеческой нежности, света, абсолютной чистоты, высшей степени любви
Я Одри, твой холод межзвездного пространства, Джон.
И тогда весь роман четко выстраивается в своеобразную "дорогу к концу". От начала, когда в первых частях субтильно растворены удивительно трогательные, по-детски наивные биографические ретроспективы Одри-Билли из детства и юношества, как первые любовные связи, детали из жизни с семьей, характера :
Одри Карсонс в шестнадцать был во многих смыслах слова старше своих лет. Он уже обладал характерными для писателя знанием себя и отвращением к себе, а также чувством Божественной вины, пронизывающей творение, которую ощущают все писатели. В других же смыслах он был гораздо моложе шестнадцати. Ему самым прискорбным образом не хватало хорошего воспитания, умения общаться и жизненного опыта. Он не умел танцевать, играть в спортивные игры и вести светскую беседу.
надежд и поиска себя до мрачного завершения, в которое нарочито грубо вплетена тема смерти, бросающаяся в глаза все чаще и чаще, наконец полностью берущая на себя идею лейтмотива всего произведения :
Только не забудьте, ребята,
Чем расплачиваться будете, ребята,
За то, что занимались этим.
Смерть всегда бывает только вашей смертью.
И вспыхнувшее внезапно самое главное, замазанное другими мыслями, но проявляющееся все равно, как молоко на белом листе под температурой, тайный шифр. Самый главный
Но мы еще не были готовы к тишине
Старый джанки сейчас в раю, он должен там быть, он должен. Он попал туда прямо из Порта Святых. Он спокойно и безмятежно пускает по вене свой героиновый нектар и, конечно же, окружен прекрасными, юными, податливыми Адамами, сделанными из его ребра. Прекрасными "свободными мальчиками". Отныне и во веки веков.
Amen
Мы развесим свое белье
На линии Зигфрида,
Если линия Зигфрида еще существует
Небо будет розовым, как тающая в его горле карамель. Розовым, как сжимающаяся при сглатывании гортань. "Свободные мальчики" на роликах, в обтягивающих голубых плавках. Отдельная система. Высшая каста. Юное хрупкое тело, конвульсивно извивающееся под тобой. Небо будет розовым, как ореолы его возбужденных сосков. Как его дрожащие губы. Туманный мальчик. Он уже готов. Он всегда готов. Небо будет розовым, как его мальчишеский пульсирующий, эрегированный агрегат. Розовым, как рефлекторно сжимающееся при желанных спазмах кольцо мускулов. Движения снова и снова. Вперед-назад. Вперед-назад. Небо будет розовым. Небо, смыкающееся над тобой будет розовым. Мерцающее небо над тобой, окрашенное его хриплыми стонами будет розовым. За закрытыми веками все окрашено розовым. Приближаясь к экстатическому финалу. Розовые вспышки. Небо будет розовым..
Смысловая препарация Берроуза преступна изначально, преступна как акт богохульства, осквернения, умаления. Преступна по своей сути не только потому что "непонимающие не поймут никогда, а понимающие что нужно понять, в объяснении не нуждаются", но попросту бесполезна, как может быть бесполезно описание чувства в сравнении с его ощущением. Но рейтинг книги не менее преступно низок.
Последние романы всегда безысходно мучительны. Литературные экзерсисы перед концом - даже если сам автор не был настолько уверен, но факт остается нетленным фактом. Акт постмодернистской биографии при ближайшем рассмотрении уходит далеко от постмодернизма. Нет, несмотря на плен мысли всеми этими натуралистическими изливаниями, перманентный переход из постмодернизма в постпорнографию - бесчисленные тела, члены, анусы, сношения и оргазмы рисуют патологическую, экспрессивную картину реальности. Возведенная в авангард боль ушедшего времени, которое не вернуть есть главный подтекст. Когда минутные стрелки в кварцевых гробах ускоряют движение, приближаясь тем самым к моменту абсолютного спокойствия, затишья - своей полной остановке - флуктуации в прошлое неизбежны. Что если секс был чуть более значим, чем возможность продолжения рода или простая разрядка, что если секс был смыслом и возможностью смысл постичь? И каково ощущение, что ты, покрытый трещинами времени, уже не способен на это, твой член не так податлив на импульсы мозга, а мозг не так податлив на импульсы члена. Время безжалостно.
И тогда он рисует нового себя на страницах, вспоминая все главные детали, редуцируя себя, свое естество до одного возбужденного, пульсирующего органа, умаляя все вокруг, устраняя все остальное за пределом спазмов и разрядов, чтобы полностью заново насытиться ощущениями, собой таким, какой он был. "Было" - главное слово, сопровождающее каждую трагедию. Он изменяет его. Он снова "есть". "Одри". Тот самый мальчик, ныне дряхлый старик, не выпускающий из своего сознания этих юношей, тех юношей из прошлого. "Порт святых" - как новые главы тех самых "Диких мальчиков". Те самые, недописанные ранее главы. Пульсирующие в экстазе осколки желаний. Чтобы погрузиться в них, всеми возможными чувствами, прорасти в них психологическими корнями, унизиться, опуститься, чтобы оттолкнувшись от этих мыслей, как от трамплина достичь апогея, экстремума человеческой нежности, света, абсолютной чистоты, высшей степени любви
Я Одри, твой холод межзвездного пространства, Джон.
И тогда весь роман четко выстраивается в своеобразную "дорогу к концу". От начала, когда в первых частях субтильно растворены удивительно трогательные, по-детски наивные биографические ретроспективы Одри-Билли из детства и юношества, как первые любовные связи, детали из жизни с семьей, характера :
Одри Карсонс в шестнадцать был во многих смыслах слова старше своих лет. Он уже обладал характерными для писателя знанием себя и отвращением к себе, а также чувством Божественной вины, пронизывающей творение, которую ощущают все писатели. В других же смыслах он был гораздо моложе шестнадцати. Ему самым прискорбным образом не хватало хорошего воспитания, умения общаться и жизненного опыта. Он не умел танцевать, играть в спортивные игры и вести светскую беседу.
надежд и поиска себя до мрачного завершения, в которое нарочито грубо вплетена тема смерти, бросающаяся в глаза все чаще и чаще, наконец полностью берущая на себя идею лейтмотива всего произведения :
Только не забудьте, ребята,
Чем расплачиваться будете, ребята,
За то, что занимались этим.
Смерть всегда бывает только вашей смертью.
И вспыхнувшее внезапно самое главное, замазанное другими мыслями, но проявляющееся все равно, как молоко на белом листе под температурой, тайный шифр. Самый главный
Но мы еще не были готовы к тишине
Старый джанки сейчас в раю, он должен там быть, он должен. Он попал туда прямо из Порта Святых. Он спокойно и безмятежно пускает по вене свой героиновый нектар и, конечно же, окружен прекрасными, юными, податливыми Адамами, сделанными из его ребра. Прекрасными "свободными мальчиками". Отныне и во веки веков.
Amen
Когда-то давно по соседству с нашей дачей раскинулась каменисто-пустынная местность. Солнце там безбожно жгло флору, воды практически не было, и растительность сплошь и рядом томилась в ожидании целебной влаги. Время от времени дул ветер, который практически не приносил никакой прохлады. Однако совершенно иной была картина, если вы немного поднимались по склонам ближайших холмов. С каждым подъёмом воздух становился все свежее, но по мере продвижения наверх вам все чаще начинали попадаться змеиные кожи и обглоданные кости животных. Вдоволь нагулявшись, вы уже могли вдохнуть полной грудью свежий воздух, как вдруг вам в нос мог ударить смрадный запах разлагающегося тельца животного. В этом месте полно было лисиц, шакалов и бродячих собак, которые распространяли подобные смердящие запахи. Таким же смертоносным дуновением обдает нас Берроуз, рассказывая о многочисленных похождениях молодых (и не очень) мужчин.
Маскулинности и члено-анальной физиологии настолько много в этом романе, что временами читателя может начать подташнивать. В "Пристани святых" Берроуз слегка отошел от основных тем наркотиков и колющейся молодежи. Хотя обе эти темы присутствуют в книге, основным лейтмотивом остается сумасшедший поток сознания автора и его странные видения. Такое чувство, что читаешь исповедь давно не трахавшегося гея. Мальчики, мужчины, голые, одетые, негры, белые, монголоиды. Сидя, стоя, лежа, имеют друг друга и конца этому безобразию не видно. Ах да, ролики! Как же любит Берроуз эти чертовы ролики! Голые мужчины и подростки ни раз мелькают на страницах книги, катаясь на роликовых коньках. Видно, что автор очень любил этот образ. Я попробовал понять его, и вспомнил одну интересную деталь.
Помню, что в рассказе Эдуарда Лимонова "Дикие девочки" тоже встречались образы раскрепощенных, диковатых и полуголых персонажей. Там, правда, они были женского пола, но и лимоновцы были развязными, сильными и смелыми, ничем не уступая берроузовским диким парням. Этакие амазонки в рванных одеждах, высокие и сексуальные. Лимонов с воодушевлением писал о том, что настанет день, когда эти девушки станут свободными и выйдут на улицы крушить все и вся. Есть что-то общее между жеребцами Берроуза и девушками Лимонова. Оба они хотели видеть желанных ими созданий свободными, смелыми и сильными. Оба были против оков (будь-то политические, религиозные или моральные). Даешь свободу самовыражения, не завтра, не через неделю, а прямо сейчас! Вот такими молодыми и красивыми представляли парней и девушек Берроуз с Лимоновым.
В девяностых и начале двухтысячных была такая замечательная дэт-метал группа под названием Pungent Stench, что переводится как "Едкое зловоние". Воняли парни очень качественно, поэтому за короткий промежуток времени стали популярными в среде металхедов во всем мире. Перед вами композиция Viva La Muerte. Стеб и агрессия, а также заигрывания с различными -алко и нарко- веществами сделали Pungent Stench одной из самых оригинальных и неповторимых групп в дэте. А лирика какая замечательная у ребят:
Fucking bath my hand in human waste
Your twisting flesh is what I wanna taste
The disagreeable part is yet to come
I'm gonna get your bitch and fuck this piece of scum
And when you start to smell, after a while
She has to suck your dick, when I screw her in doggy-style
I jerk off in your face
And she licks it up
Ну как, стало плохо? У Берроуза то же самое, только там все это вытворяют друг с другом мужчины. Конечно, можно сказать, "что за бред? что за высеры извращенца?!", но книга очень сильная. Берроуз мелко нарезает образы, солит, добавляет перца, потом заливает все это дело белым вином, после чего поджигает и все горит ярким пламенем (привет, Пимен Карпов!). "Пристань святых" из тех книг, которые стоит перечитывать. Употреблять что-то запрещенное не стоит, Берроуз сам как наркотик.
P.S. До чтения этой книги никогда не слышал о такой штукенции, как "ректальная слизь". Порыскав в интернете, узнал, что она появляется, когда у мужчин что-то не так в пятой точке. Отсюда мораль - Берроуза полезно читать медикам, психологам и психиатрам (этим особенно). Каждый найдет у него что-то по своей специальности.
Что-то меня после душевной и трогательной Абгарян, бросило в пучину безумия, наркоманского бреда, постоянного семяизвержения, мальчишеского секса(да друг с другом), крови и грязи. Что называется кровь, кишки и содомия; наркотики, расчлененка и гавно.
Я, конечно, от Берроуза ожидал чего угодно. Классик альтернативной прозы, как никак. Но не постоянного мужского секса, онанизма, анусов и эякуляций повсеместных. В прошлой книге, которую я читал у него - такой фигни не было!!!
И что самое забавное, тут, в книге, просматриваются довольно серьезные темы - смерть, любовь, оружие массового поражения, рассизм, неспособность политиков к адекватным решениям, продажность и порочность полиции, нелепые войны, терроризм, религиозны фанатизм, порочность и испорченность обывателя, наркотики и это ещё не весь список. В общем вскрываются многие язвы на теле общества...
Но, БЛЯТЬ, а можно было голых извращающихся мальчиков поменьше как-то??? На их фоне, даже рваная, повторяющаяся, зацикленная манера повествования не вызывает никаких нарицаний.
В общем, я повидал всякое дерьмо, но чтоб настолько.
Моя детская психика понесла очередные травмы, несовместимые со здравым смыслом. Но как, это не парадоксально - читать было интересно, желания бросить не возникало (вот же я больной ублюдок), главное было абстрагироваться. Что получалось не всегда...
Ничего не понял.Вернее я знаю как создавалась эта книга,и какие способы использовал автор,но на мой взгляд метод нарезки вполне можно было закончить на Голом завтраке.Расписывать это из книги в книгу пожалуй перебор.Смысла нет,количество пошлости не вызывает ничего кроме мысли - ну вот опять пошло поехало.Сюжет практически нулевый и в конце концов просто хочется сказать - что же автор хотел сказать?может он в очередной раз экспериментировал ради эксперимента?
Чтение книги выносило мозг,по сути мизерный объем а читал очень долго.После пары страниц уже хочется упасть на пол и тявкать как одержимая свиноматка (заметьте что именно затявкать и не завизжать).Короче - если вы любите эксперименты ради экспериментов и если вы еще не чураетесь пошлостью на страницах книги,то это для вас.И еще книга очень крута как снотворное - пара строчек и уже клонит в сон,но главное не больше!!!если больше то и эффект будет другим! ьтттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттт -
Это моя кошка написала вам лапой все что она думает.По сути тоже самое и я хотел сказать)))
Короткая книга.)) И экспериментальная. ))) Поэтому я тут не смогу ничего сказать... насчет сюжета... Очень сложно. В общем, это похоже на какую-нибудь картину из современного искусства. Все написано вперемешку, без видимой связи, образы, образы, образы. Отдельные эпизоды-картинки. Некоторые к тому же часто повторяются. Иногда вообще никаких эпизодов, просто отдельные предложения, или вообще слова. Все вместе и без знаков препинания. Много секса, секса, секса - как чисто животный акт.
В аннотации осторожно написали, что книга очень сложная и многослойная. Много смыслов. То есть, надо понимать так - что сами попытайтесь придумать, что здесь имеется в виду. ))
Ну, у меня не получилось. Несмотря на мою страсть к складыванию картинок. Сложно...
Может, ну, я не знаю - имеется в виду сознание человека, с какой-то смертельной болезнью, в ожидании смерти? Что он живет на одних препаратах, и от этого рассудок спутывается? Не может ясно мыслить? Пытается вызвать какие-то наиболее яркие и радостные воспоминания? При этом та реальность,которая вспоминается искажается в какую-то фантастическую картину, размывается, ускользает? Может, он пытается найти смысл всего этого, хотя бы умственно представить какое-то средство от смерти? Там есть один эпизод про "вакцину против смерти". Путем привыкания к смерти, ага.
Не знаю. )))
Мы развесим свое белье На линии Зигфрида, Если линия Зигфрида еще существует…
— Мы должны вырвать саму идею паранормального с ее зараженными корнями.
Он организовал мощную Полицию Мысли. Любой, у кого на лице было задумчивое выражение, подлежал немедленному аресту и казни. Того, кто выражал мысли, хоть немного отклонявшиеся от благопристойной церковной морали, ждала такая же участь. Американский Моральный Синдром достиг своей терминальной стадии. Смех был строжайше воспрещен. На лицах у всех было одинаковое выражение плохо скрываемой ненависти и желание как можно скорее найти жертву. И тут пришло известие, которого все давно ждали: «Паранормы вернулись. Они укрепились в цитадели на месте Лос-Аламоса».
и, пожалуйста, улыбайся, только когда улыбка абсолютно необходима…
Сними свое имя и забрось его в угол
Вы, ребятишки, напоминаете мне старого еврея из одного еврейского анекдота… Тонет корабль, и стюард стучится в дверь его каюты. «Мистер Соломон… Корабль тонет». «А какое нам дело, он ведь не нам принадлежит».