Обитель

Берёзка & Водка & Душенька русская

Ох, Захарушка, ох, Прилепушка... Первое время он мне казался эдаким пародийным Сергеем Безруковым от писательской сохи. Выйдет на чистое поле бумажного листа и ну стонать про берёзки русские, про водицу колодезную и думы тяжкие простого работяги. Позже стало понятно, что он человек талантливый. Основной его талант — маркетинг. Захар прекрасно разбирается в том, чего хочет от него читатель, за что он готов дать денежку, а за что какой-нибудь усатый дяденька даст премию. Так же хорошо он знает, с кем нужно дружить, что нужно говорить и что делать на публику, чтобы всё было тип-топ.

Захар вообще знает массу разнообразных вещей. Он, например, прекрасно знает, как писать хорошую литературу. Он начитан и может скопировать десятки образцов прекрасного слога других авторов. Классическая литература отскакивает от зубов. Поэтому он может написать прекрасный реферат, добротный материал, который мы все уже где-то когда-то видели: тут духовность, тут слезливая сцена, тут душенька русская. Для особенно туповатых читателей он ещё раз и ещё повторит какой-нибудь не очень сложный символ, а то и объяснит его, вдруг не поняли. Выделит. Ещё раз. Ещё. Символ, как водится, лучше брать пошире и помощнее: религиозные штучки, например, прокатят на ура. Впрочем, иногда у Захарки проявляется и собственный стиль сквозь гладкие абзацы, обкатанные потом и кровью других авторов. Тогда в тексте появляется надрыв, рубленые абзацы, пауза после каждого предложения, в которую предполагается вздохнуть и пригорюниться или поднять очи долу. Ну, или охнуть: "В какой страшной стране мы живём". Жили. Будем жить.

Проблема в том, что такая литература была классная у первопроходцев, у тех, кто придумал и развивал подобную прозу. Сейчас это уже пресное тесто, вторичное донельзя. При этом действительно хорошее, но... Никакущее. Тем интереснее вдруг заметить в этом полумёртвом реферате какие-то блестящие детали от настоящего Захарки, который в лагерях, конечно, не сидел, но жизненные мелочи заметить острым глазом может. Блеснёт такое крутецкое наблюдение - и пропадёт. И опять монотонное бу-бу-бу от проверенных источников, Захар уверен, что напишет это сочинение на пять по проверенным лекалам. Как же тут не написать, всё на месте. Даже кажется иногда, что он составляет маркетинг-карту романа. Так, в этой и этой главе будет любовь, две штуки, вот тут будет драма, три штуки, через каждые десять процентов романа будет сильная сцена, чтобы слёзы на глазах, через каждые пятнадцать - цитата, чтобы афоризм. Всё посчитано, продумано, распределено, уложено в график.

Из общего графика выбивается только главный герой романа, потому что про какого бы персонажа Захар не писал, всё равно получается сам Захарка. Точнее, не он сам, а его идеализированный вариант, каким он очень хотел бы казаться, чуть-чуть приперченный незначительными недостатками, чтобы не казаться супергероем из дешёвого фэнтези. Это всегда одинаковый молодой человек с невнятной внешностью, с определёнными моральными устоями, отношением к женщинам и жизни, он всегда одинаково думает и поступает. Ещё драться очень любит - одна из немногих вещей, которые Захар описывает не по чужим заметкам, поэтому получается живо, сочно и правдиво. Другое дело, что люди в лагерях вряд ли бы стали так смачно драться, как молодые сытые волчата. Да и вообще во многое верится с трудом: в один день персонаж готов сметану, упавшую в грязь, вылизывать, а уже через неделю успел отъесться на хорошей жизни и равнодушно суёт пирожки собакам и оленям, игнорируя товарищей в двух метрах от него, которые по-прежнему за эту сметану удавиться готовы. Не бывает такого. Или персонаж тогда - клинический равнодушный идиот, что никак не вяжется с его остальным образом.

Что в итоге получилось? Слишком затянутое повествование, которое предсказуемо чуть более, чем полностью. Оно не такое уж и скучное, оно написано добротно и многим даже понравится, но зачем читать эту вторичный фарш из классики, если есть первоисточники, которые живее и интереснее? Думаю, что эта схема с "громкой" темой, классическим повествованием и маркетинговой расчётливостью не раз ещё повторится в работах Прилепина. Золотая жила ведь.

P.S. В романе есть картонный персонажик, который выражает интересную мысль. Он весь из себя сахарный иисусик, батюшка в лагере, который кается в единственном, казалось бы, грехе: дескать, вот делаю я людям добро за счет собственной кровушки и хлебушка, а при этом думаю: "Божечки, ну какой же я отличный батюшка, какой я просто охрененчик". Вот мне иногда казалось, что Прилепин при написании романа тоже так думал. Пишет, а сам: "Господи, ну какой же я всё-таки охрененный писатель! Живой классик! Эх! Вставлю-ка ещё немножко духовности, чтобы наверняка".

1. Историческое сознание
Пока я читал роман Прилепина, было ощущение, что я читаю не только лучшую книгу, написанную с начала века, но и самую важную книгу последнего времени.
Рассказ о ГУЛАГе расколол нацию в 1989-1990 гг.
Рассказ о ГУЛАГе теперь должен объединить нацию.

Понятно, что единой общностью нас делает ощущение причастности к исторической судьбе своего народа. То, что принято называть единым историческим сознанием, «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Понятно, что свою историю нужно принять умом и сердцем. Но какую историю любить? Вокруг столько интерпретаций, столько версий. Все самые острые общественные дискуссии происходят на почве трактовки исторических событий и личностей. Тех, кого по одному каналу называют героями, на других – причисляют к злодеям или бездарностям. Кто-то с высоких трибун вычеркивает из истории целые периоды, кто-то заявляет что у России «цивилизованной» истории никогда и не было... Наблюдая всю эту информационную склоку, чувствуешь себя тем ребенком, у которого поссорились мама с папой, наговорили друг другу обидных слов и разошлись в разные углы. А ребенок стоит между ними растерянный и не знает, к кому прижаться. Так же и в истории, кажется, что сейчас вновь сошлись в битве дореволюционная и Советская Россия, что гражданская война, закончившаяся в 1922 году, вспыхнула вновь, только теперь перевес на стороне белых.
Михалков снимает слезливые фильмы про «какую страну потеряли».
Путин на Селигере заявляет, что большевики были национал-предателями в годы Первой мировой.
Государство финансирует программы десталинизации…
О каком едином историческом сознании может идти речь?
Общество опять разошлось по разные стороны баррикад и выкатило пушки. Все хотят победы и, кажется, мирному исходу не бывать.
Но выход есть.

И он отнюдь не в каком-то утопическом покаянии. Не в суде. Все попытки расквитаться с историей, найти виноватых, не могут служить благу страны, но только способствуют разобщению российского общества и государства, могут поссорить, но не сплотить людей.
«После выхода романа “Архипелаг ГУЛАГ” советская власть лишилась любого морального оправдания», – так говорили в начале 1990-х гг., так многие говорят и сегодня. Любой аргумент защитников советского времени – космос, внешнеполитические успехи, модернизация, наука, образование – разбивался вдребезги о ГУЛАГ. И еще о 1937 год. В лице ненавистников советской власти, любой, воспевавший советские успехи, автоматически воспевал ГУЛАГ. Сочувствовал как бы абсолютному злу.
ГУЛАГ стал символом большевистского злодеяния, не нуждающимся в осмыслении. Никто не пытался посмотреть на ГУЛАГ как на историческое событие.
О ГУЛАГе писали только с точки зрения жертвы.
Прилепин первый дал слово всем сторонам.
В этом смелость и новизна романа.

Артем Горяинов, главный герой «Обители», совершает обход всех кругов Соловецкого ада, чтобы показать нам его обитателей. Перед ним демонстрируют красноречие каэры (контрреволюционеры), проповедуют священники, ругаются ученые, представители интеллигенции, исповедуются поэты и большевики. Прилепин дает высказаться начальнику лагеря Федору Эйхманису и чекистке Гале.
Мячик летает от одних к другим, и в этом напряженном диалоге начинает проступать эпоха. «Монахи построили храм, а большевики – тюрьму и мучают людей», – слышим мы с одной стороны. «Теперь тут обижают семь тысяч человек. А до сих пор тысячу лет секли всю Россию! Мужика – секли и секли! Всего пять лет прошло (после революции) – но кому сейчас придет в голову отвести взрослого человека на конюшню, снять с него штаны и по заднице бить кнутом?» – слышим мы с другой стороны.
«Большевики убили русское священство»! «Как бы не так, – парирует Эйхманис. – В России сорок тысяч церквей, и в каждой батюшка. А в Соловках их сейчас – 119 человек! И то самых настырных и зловредных. Где же остальные? А все там же». Основным источником информации и ее безальтернативной интерпретации на Руси всегда были священники. «Самое главное им (русским людям) объяснял поп – и про Бога, и про Россию, и про царя. Тираж любой книги Блока был – одна тысяча экземпляров. А у любого попа три тысячи прихожан в любой деревне. И если батюшка говорит, что советская власть – от Антихриста, – а они говорят это неустанно! – значит, никакого социализма в этой деревне, пока стоит там церковь, – мы не построим!»
И так далее.
Этот истерический, переходящий на хрип диалог о судьбе родины продолжается на 752 страницах, и мы начинаем понимать мотивы поступков, которые раньше казались немотивированной жестокостью. Прилепин не оправдывает ГУЛАГ, лагерный ужас написан без прикрас, он пытается, как медиатор переговоров, дать каждой из сторон максимально откровенно высказаться. Рассказать о своих идеалах и интересах. «Принять», «простить», «осудить» – все это личное дело каждого. Главное – понять оппонента. С этого начинается конструктивный разговор. Понимание создает предпосылки единения.
Захар Прилепин в романе «Обитель» выводит историю ГУЛАГа из подвала идеологических упрощений на холодный воздух общенациональной драмы. Это драма каэров, священников, ученых, представителей интеллигенции, поэтов и большевиков, блатных. Всех. Всей России.

История это не набор досадных случайностей, она имеет свою внутреннюю логику, свою правоту. И если мы хотим любить нашу историю, мы должны принять ее целиком, соединив в единое целое дореволюционную, Советскую Россию, русское зарубежье и современную Россию. Идеолог сменовеховства Николай Устрялов писал: «Наши внуки на вопрос, чем велика Россия? – с гордостью скажут: Пушкиным и Толстым, Достоевским и Гоголем, русской музыкой, русской религиозной мыслью, Петром Великим и великой русской революцией». Устрялов одним из первых в русской эмиграции признал революцию и советскую власть закономерным продолжением отечественной истории. И тут нет противоречий. Религиозная мысль ультраконсервативного Ивана Ильина такое же достижение русского духа, как и анархизм Петра Кропоткина. А эмигрантский роман «Лето Господне» Ивана Шмелева, поэтический гимн старой Руси, так же близок нашему сердцу, как «Василий Теркин» Твардовского или «Тимур и его команда» Аркадия Гайдара – книжка, написанная для советских пионеров.

2. Антиутопия
«Обитель» Прилепина можно рассматривать еще как роман-антиутопию. Только невыдуманную. Дело в том, что Соловецкий лагерь, первый лагерь Советской России, рассматривался изначально как лаборатория нового человека. Идеалисты-руководители новой республики думали, что в лагере можно перековать человека, сделать из преступника полноценного гармонически развитого гражданина.

Дело в том, что все революционеры, начиная с XVIII века, верили в социальную природу зла. Они считали, что человек рождается прекрасным, а преступником делает его дурно устроенное общество, построенное на неравенстве. И еще они считали, что труд является одной из главных потребностей человека. В коммунистическом обществе, мол, не надо будет никого заставлять трудиться. Исходя из этого, создатели лагеря полагали, что если всем заключенным дать работу, соответствующую их силе и навыкам, и всех поставить в равные условия (интеллигентов перемешать с уголовниками), человек может измениться. Возрасти над собой. Поэтому Эйхманис, первый начальник Соловецкого лагеря, учредил у себя два театра, два оркестра, две газеты, восемь школ, двадцать два ликбеза, двенадцать профкурсов и восемнадцать библиотек, «включая передвижные». Все условия для гармоничного развития личности. Даже музей монастыря открыл.

Соловки Эйхманиса были государством в государстве. «Здесь не столько лагерь, сколько огромное хозяйство, – говорит он. – Лесозаготовка – лесопильное и столярное производства. Рыбная и тюленья ловля. Скотное и молочное хозяйство. Известково-алебастровый, гончарный, механический заводы. Бондарная, канатная, наждачная, карбасная мастерские. Еще мастерские: кожевенные, сапожные, портновские, кузнечные, кирпичные… Плюс к тому – обувная фабрика. Электрификация острова. Перегонный завод, железная дорога, торфоразработки, сольхоз, пушхоз и сельхоз». На Соловках высаживались редкие сорта роз, разводили лис, изучали водоросли.

Читаешь и думаешь, ведь собрано все, чтобы построить Город Солнца. Воплотить Утопию. Вот только ничего не получилось почему-то. Вместо Города Солнца построили живодерню. Почему?

Может быть, потому что уголовник при новом, справедливом строе, остается таким же уголовником. Человек как был страшен, так и остался. «Революция не принесла быстро того, чего ждали», – говорит чекистка Галина. И в этих словах слышится страшное, непосильное разочарование. А ведь, действительно, ждали антропологического чуда. Его предрекали философы и поэты. Николай Бердяев, Андрей Платонов. Ждали, что в новый мир войдет гордый новый человек, свободный от греха эксплуатации, а получилось, что со дна поднялась всякая мразь, уголовщина. Это, во-первых.

А во-вторых, Мировая война, революция и гражданская война сделала людей жестокими. «Те, кто винит нас за жестокость, ни дня не были на фронте», – говорит Эйхманис. Люди, которые привыкли убивать, которые носят маузер на ремне, не могут остановиться перед соблазном решать сложные проблемы простыми расстрелами. Нет человека, нет проблемы. Для всего поколения революционеров война не заканчивалась никогда.

В результате, вместо лаборатории получился «цирк а аду», «фантасмагория», как говорит герой книги. Потому что «каждый человек носит на дне своем немного ада: пошевелите кочергой – повалит смрадный дым». Ошибочной оказалась старая гипотеза Жан-Жака Руссо про изначальную доброту человека. Кажется, Прилепинская «Обитель» об этом. В романе есть всего одна пафосная сцена, написанная, чтобы показать, что люди небезнадежны. Когда приговоренные к смерти заключенные ночью коллективно исповедуются в грехах перед принятием причастия. Это сцена безумия. Вырывается наружу дикий вопль страха и покаяния, примиряющий всех в этом лагере, в этом мире. А наутро «причастные Тайнам» вновь начинают друг друга мучить. И владычка-монах, с которым они связывали надежду на спасение, умирает. Воистину: «Человек темен и страшен, но мир человечен и тепел». Это последние слова романа.

У «Обители» Захара Прилепина, даже если ее не открывать, а просто на нее смотреть, есть одна проблема. Она прямо на обложке и смотрит на вас. И, ежели вы депутат или иной государев слуга, али просто инакомыслящий, то она уже вас априори ненавидит. Такое бывает. Да и мало ли кто вы вообще такой, книга может вас сильно невзлюбить. Поэтому, дабы не искушать судьбу и не подталкивать книгу к ненависти, купите упаковку жевательной резинки Turbo, вдумчиво прожуйте, а наклейками заклейте имя автора на книге. На самый всякий случай. И при книге не высказывайте своего отношения к действующей власти и событиям на Украине. Она вас и сквозь наклейки с машинками сожжет ненавистью и презрением. Только если шепотом и в темноте. Я предупредил.

А если вы не поняли смысл первого абзаца, то тогда о литературе. Тут все просто, «Обитель» - это на самом деле великолепная, не побоюсь, феноменальная для нашей современной литературы книга. Без какого-либо сарказма. Такая прекрасная история, столь виртуозно вплетенная в нашу историю – может и не редкость, у нас многие так могут, но герои, сюжетные перипетии, драма – это все на высочайшем уровне. Книга транслирует очень правильные и хорошие ценности, не скатываясь в эмоциональную патриотическую клюкву. Это как если бы Первый канал начал бы, хотя чего это я, чего он начал бы.. В общем, для российской современной, не побоюсь опять же, популярной литературы это какая-то редкая орхидея на поле сорняков. Ты слышишь, Дима? Сорняков. Корневищных, корнеотпрысковых, яровых поздних сорняков. Я искренне советую и буду советовать своим друзьям эту книгу прочитать.

У книги есть одна деталь, одна особенность и одна большая редкость, чего я встречал только у западных корифеев (мы говорим исключительно о современной литературе). В «Обители» какая-то невероятно точная и предельно понятная передача всех ощущений и эмоций. Сюжет и герои – это, конечно, хорошо, но такая цветопередача – это большая редкость. А здесь высокое разрешение – еда-баланда, разнаяпогода, когда по морде кому-то бьют – все ощущается как будто на себе. Когда герои в подвале ночью пытались согреться, я как наяву вспомнил, как 10 лет назад я поиграл зимой в футбол под (или над) Нижним Новгородом в -34. Как согреться потом пытался. Как не получалось, а кто-то еще жалобно плакал и просил добить. Абсурдный холод, паршивый вкус еды, улыбка, когда солнышко выглянуло, – в этой книге все камертоном отзывается у читателя. А это большущее мастерство. Я вот вряд ли когда-то посещу Соловки, но теперь я там уже был и прекрасно знаю, как выглядит монастырь, Белое море и местный гренландский тюлень.

Но, все равно, остается та самая проблема из первого абзаца, которая никак не связана с произведением. Это личность человека, который эту книгу написал. Лично мне очень тяжело воспринимать литературное произведение в отрыве от личности его автора. Если у вас с этим нет проблем – я вам немного завидую. А если есть – то вы и читать не станете. И скажу шепотом – зря. Книги ведь не виноваты перед своими авторами.

Ваш CoffeeT

Интересно: долго я еще буду ходить вокруг да около этой книги?! Начинаю писать - и бросаю, напишу несколько строк - и стираю...
Надо же: испытать такие сильные чувства, создать ради такой книги специальный тег "гениально" - и не находить в себе силы выдать хоть сколько-нибудь связный текст!.. Удивительно. Или, наоборот, вполне оправданно?!
Слишком сильные эмоции.

История СЛОНа мне знакома больше, чем просто понаслышке: несколько лет назад мы там проводили многодневный трудовой лагерь. Для нас делали много экскурсий, в т.ч. и специальных - так сказать, для узкого круга. Мороз по коже шел от этих рассказов, документов.
Мороз по коже шел и сейчас, когда читала книгу.
Очень многие факты, о которых слышала там, на Соловках, встречала и на страницах романа: они шли не отдельным блоком, а были по крупицам вкраплены в общую канву романа, в диалоги, небольшие зарисовки. И это была одна из причин, по которой могу сказать: автору ВЕРЮ.

Вторая причина: общий стиль, общий вектор размышлений...
Нет категоричности, которая чем старше я становлюсь - тем безумней меня раздражает.
Нет чернушности и смакования страшного (поверьте, те ужасы, которые описываются, - это далеко не все ужасы, которые происходили там: слава богу, их описание не стали самоцелью для автора).

Да, присутствует некая....романтизация ситуации, какая-то сказочность, фантастичность. Некоторые повороты событий немного режут глаз: невероятная везучесть и избранность главного героя, это путешествие на катере туда-обратно - не знаю... не очень это легло на душу...
Но. Я простила эти переборы автору - простила за всё то большое и важное, что я получила от его книги.

Во-первых, могу сказать, роман невероятно увлекателен и динамичен.
Во-вторых, невероятно атмосферен, ёмок и кинематографичен.
Эти два пункта сделали для меня чтение книги чуть ли не аттракционом: каждый вечер, обессиленная после тяжелого трудового дня, я погружалась с головой в какие-то американские горки, в какие-то сногсшибательные центрифуги, в которых меня швыряло и мотало вместе с героями книги. Ни персонажи, ни я не могли даже предугадать, куда нас всех забросит на следующих страницах романа.

Всё это - явные плюсы книги.
Но плюсы какие-то развлекательные что ли... Даже, может, не делающие чести самому роману и его автору.

Но к этим плюсам добавляется глубина, содержательность и некая провокационность книги. Они и дополнили, довели образ произведения до моей оценки "гениально".
Герои романа живые до самой буковки, которой они описаны. Меня зацепил каждый персонаж: уголовники, каэры, священники, чекисты - все оказались в центре страшного месива под названием "репрессии тоталитарного общества", все стали жертвами сталинского молоха и...чего-то еще...заложенного, видимо, в каждом из нас...
И, следя за судьбами каждого из героев, ты втягиваешься в мучительные размышления на тему "что такое добро и что такое зло", на тему "где в нас заканчивается территория воздействия системы и начинается твой личный выбор", "что такое человек и на что он способен: ради выгоды, ради идеи, ради ближнего, ради самосохранения - на что способен, а также: что способен вынести"....

То, что мы знаем и читаем про Соловецкий лагерь, - Зло. Абсолютное Зло. Читаем и содрогаемся. А когда узнаём о задумке этого лагеря как о мощном ресурсе по перевоспитанию падших, заблудших и неведающих?! И ведь не только задумка - попытка реализовать ее: перечень инфраструктуры, которая должна была стопроцентно работать на улучшение, излечение, перевоспитание, - поистине внушителен. Тут тебе и школы, и театры, и музей, и библиотеки. И труд, который, по одной из версий, даже из обезьяны человека сделал, но в любом случае, как минимум, облагораживает каждого.
Меняется после прочтения этой информации отношение к лагерю или нет?? Оправдывает это хоть сколько тех людей, которые занимались реализацией этой "благой идеи"?!

...Я только что готовила свой завтрашний урок по "Собачьему сердцу" Булгакова. Выстраивала траекторию наших завтрашних рассуждений и размышлений. Предполагаемый вывод, к которому буду стараться вывести ребят, заключается в осознании невозможности НАСИЛЬНОГО облагораживания общества в целом и человека в частности. НЕВОЗМОЖНО путем хирургического вмешательства осчастливить, облагородить, возвысить, перековать. Никого и ничто. Такие мечты и планы обречены на провал.
Провалом закончились задумки профессора Преображенского.
Провалом закончились задумки швондеров.
Провалом закончилась задумка Эйхманиса, первого начальника, буквально создателя Соловецкого лагеря особого назначения.

На мой взгляд, роман интеллектуально-честен. Аналитика происходящего в стране и в лагере, просматривается в диалогах персонажей и подается нам в преломлении их убеждений/образованности/общего уровня культуры. У каждого есть своя правда, каждый по-своему ищет истину.

Роман "Обитель", на мой взгляд, не дает ответов.
Мир, описанный в нем, стал для меня обителью сомнений, страхов, бессилия, разочарований в себе и в рядом живущих, поисков, надежд - то есть всего того, что присуще человеческой жизни.
А ответы мне и не нужны были - не их нужно искать в романе, написанном молодым человеком.
Не знания он нам показывал в своей книге, как мне кажется, - вопросы и многоточия ставил.

Другие книги Захара Прилепина не читала. И читать, думаю, буду только то, что появится у него после "Обители"...
А эту книгу уже начала рекомендовать всем читающим людям. Она стоит того.

Истина — то, что помнится.

"Обитель" — большой и очень серьёзный роман. Возможно, даже не на одно прочтение. Когда сначала надо прочувствовать, а потом осторожно снять верхнее эмоциональное покрывало и посмотреть, что под ним спрятано. И главное — с какой целью. Хотя о последнем, честно, думать не хочется, хотя и думается постоянно. Как она писалась, эта книга? с кем обсуждалась в процессе? насколько она правдива? Это если смотреть с одной стороны.

А с другой — другие вопросы. Кто настоящий герой романа, например. Или: что не так с Артёмом Горяиновым? мог ли он вообще быть тогда, Артём, если от и до списан с самого обычного парня дня сегодняшнего? и как тогда сам Захар к этим, сегодняшним, относится?

Между тем сама "Обитель" поднимает вопросы иного порядка. Почти по Достоевскому. О душе человеческой, о битве за неё, о слабостях её и возможностях. О том, насколько все мы мясо и где заканчиваемся как люди. Сколько можем вынести до того, как всё в наших лицах станет мелким, стёртым, а сами мы превратимся в червей, разрубленных лопатой, так что наше прошлое начнёт жить само по себе и навсегда отделит нас настоящих от тех, кем мы были когда-то (здесь неточная цитата). И есть ли среди нас те, кто всё-таки может выстоять, сохранить себя и вернуться — пусть потом хоть "чёртом бешеным" называют.

"Обитель" рассказывает о Соловках 20-х годов, о первом советском лагере особого назначения, об истоках ГУЛАГа. Рассказывает просто, без надрыва, по возможности смягчая острые углы, — на разные голоса. Бывшие белогвардейцы, нэпманы, учёные, священники, актёры, поэты, музыканты, чекисты, крестьяне, блатные — в "Обители" говорят все. О себе говорят, о России, о жизни вне и внутри лагеря. Не роман идей, конечно, но с претензией на оный. И слышим мы их благодаря рассказчику. Его ушами, если уж на то пошло. Поэтому, пусть и не сразу, но всё равно задаёмся вопросом: а можно ли ему доверять? можно ли верить на слово?

Поначалу кажется — да. Артём Горяинов с первых страниц вызывает симпатию. К нему быстро привыкаешь, он создаёт впечатление положительного героя: образованный, тонко чувствующий, вступается за заключённого, избиваемого десятником, даёт в морду обнаглевшему блатному, в лазарете делится едой с соседом по палате... Но чем дальше уходит повествование, тем больше отдаляется и Артём. Шаг за шагом, рота за ротой — и вот он не герой уже, а просто человек, изо всех сил пытающийся выжить. В этом умении Артёму не откажешь, это он лучше всего умеет — приспособиться, выкрутиться, спастись любой ценой, завести дружбу с кем надо, из строя выйти в нужный момент. Водку пить с начальником лагеря, смотреть на него широко раскрытыми глазами, верить ему как самому себе и гордиться своим к нему приближением — может. С чекисткой спать — тоже, тем более когда у неё власть, когда она способна перевести в тёплое место, где и хлеб есть, и баня по субботам. Окровавленные сапоги чекистам мыть, трупы закапывать — и это тоже при необходимости. Он даже на Секирке, со смертниками, умудряется выжить. Везунчик, одним словом. Везунчик, за которого переживаешь, даже зная уже, что не без изъянов парень, не без червоточин.

Поэтому и не врубаешься долго в финальные сцены. Пока не поймёшь, что автор-то от своего героя далеко не в восторге. Что не любит он таких, как Артём, не прощает — и шансов на спасение не даёт. Да и о каком спасении может идти речь, когда Артём отца убил "за наготу", читай на Бога руку поднял, а потом святому на фреске глаза ложкой выковырял и каяться — отказался. Нет, он автору не интересен. Сам по себе не интересен, но вот эта черта его — способность ко всему притереться, с любым соприкоснуться — необходима. Автору нужен проводник по соловецкому лагерю, и на эту роль Артём подходит больше чем кто бы то ни было.

Он и к Эйхманису, начальнику лагеря, проводит. А Эйхманис-то как раз Прилепина и интересует. Эйхманис и его идея государства в государстве. Утопическая мечта выплавить из отбросов общества и врагов народа новый человеческий образец. Урок по лепке из глины и обжигу. Высокая идея, прямо по Горькому. Не случайно Эйхманис у Прилепина так здорово, ярко прописан. Им ведь любуешься, несмотря ни что. Понятно, что ничего хорошего из этой идеи не выросло. Понятно, что и Эйхманис в "Обители" — не тот, что в истории. Хотя бы уже потому что фамилию носит "литературную". Настоящего звали Эйхманс.

Прилепин, без сомнения, опирается на факты и архивные документы. Правда, обращается с ними не как историк, а как художник в первую очередь — использует для наполнения романа живой кровью, наделяет своих героев чертами и поступками реальных исторических персонажей (о прототипе Бурцева — вольнонаемном Воньге Кочетове и вырезке из доклада А.М. Шанина ему посвящённой, кажется, только ленивый не писал), тем самым как бы сообщая читателю: я пишу о том, что было на самом деле, но пишу роман, а не документальное исследование. Просто помните об этом, не берите на веру всё написанное, думайте, сопоставляйте, ищите и делайте выводы. Сами. И не судите с разбегу. Потому что "Обитель" — не летопись соловецкого лагеря. "Обитель" — её художественное осмысление.

P.S. Я люблю книги Прилепина. И за то, как именно они написаны — не в последнюю очередь. За слова и за слово. За умением работать с русским языком, оживлять его, расцвечивать ёмкими метафорами, наполнять запоминающимися деталями и образами. И даже за встречающиеся иногда языковые ляпы люблю. Потому что всё это вместе даёт тексту возможность дышать, быть, помниться. "Обитель" тоже так написана — чтобы с первого раза и на память.