Первый субботник

"Первый субботник" Сорокина — это синдром Туретта. Как будто в какой-то момент в махровом рассказе начинает завывать сирена, словно в "Сайлент Хилле", и тумблер реальности переключается на сорокинское измерение, всем выйти из сумрака и сдать коричневый творог.

"Первый субботник" Сорокина — это классическая стенд-ап комеди в форме рассказов. Есть сет-ап, есть панчлайн. В роли сет-апа выступает традиционная проза, определённая советскими канонами так же чётко, как порядок рисования узоров в хохломской росписи. Панчлайн же — сорокинские вставки о том, о чём обычно молчат. А разницы-то между сет-апом и панчлайном не так уж и много, они одно целое и дополняют друг друга. Более того, вторая шок-часть не является чем-то чужеродным, она вполне вписывается в антураж сет-апа.

"Первый субботник" Сорокина — это рассчётливое ожидание. Автор ожидает от читателя либо брезгливого ужаса (проза Сорокина обнесена колючей проволокой, ага), либо полного вкуривания ситуации. Читатель ожидает от Сорокина, что за следующим поворотом с красной звездой скрывается очередной поток табуированного контента. Игра в загадки: что Сорокин спрятал в чёрном ящике? Будут ли герои трахаться, есть говно или друг друга, блевать, разбрасывать всюду кишки, смешно матюгаться или пердеть?

"Первый субботник" Сорокина — это советская литература лакировочного сусального периода. И неважно, что завершается традиционная советская ситуация (завод, субботник, пионеры в лесу, комсомольское собрание и т.д.) чем-нибудь весёлым и фекалийным. В данном случае все советизмы — как раз не декорация, а суть. Которая не меняется даже от того, что в антураж проникает гной-сало-некрофилия.

"Первый субботник" Сорокина — это тонкая грань между издевательской пошлостью штампов и филигранностью прозы.

"Первый субботник" Сорокина — это саундтрек второй половины двадцатого века.

"Первый субботник" Сорокина — поток вытесненного подсознания, я не могу в постмодернизм, остановите эту карусель — я сойду.

"Первый субботник" Сорокина — это ещё и более поздний сборник рассказов "Обелиск", в котором те же самые рассказы расставлены в другом порядке. Так что считайте, будто прочитали сразу две разные книги.

О**ительно, восхитительно.
Именно эти два слова описывают моё впечатление от сборника Сорокина.
Какого хера я раньше не нашла книги этого автора?
Это же прям моё.
Я люблю всякий треш.А тут его дохера и больше. Все рассказы – сплошная непонятная хрень. Скажу по секрету, «Сербский фильм» один из моих любимых фильмов(ну,это,так, небольшое отступление,чтоб вы понимали,кто я такая).
Все начинается вроде нормально, обычный, типичный рассказ, стилизованный под времена СССР, а в конце КАЖДОГО происходит просто дичайшая херня, которая как правило никак не объясняется.
Да, это слишком абсурдный сборник. Но мне очень понравился.
Книга точно не подойдет для леди, краснеющих от слова хер и какашка.
Конечно, Сорокина нужно читать дозировано, ведь может случиться передоз мезости. Почти в каждом рассказе либо мочилово, либо дерьмицо, либо еще что-то.
И дааа, как я соскучилась по нецензурщине в книгах. А тут ее – навалом. Почти на каждой странице есть крепенькое словцо по типу «***», «*****», «****», «*****» и т.д.

Голая культура

Иногда настолько входишь в колею жизни, что всё становится автоматическим: на работу — на автомате; книжки читаешь — на автомате; кушаешь свою жареную яичницу с беконом и грибами — на автомате; на работе — все действия, как у запрограммированного робота. Когда я планирую день-неделю-месяц, то мне часто вспоминается слова песни: "И я снова в плену у кривой, на работу из дома, с работы — домой". Начинаешь чувствовать себя механизированным организмом, каждый день одно и то же: вещи, люди, места. Нужна встряска, что-то что собьёт тебя с накатанной дорожки. Кто-то для этого прыгает с парашютом, те что попроще — заливаются в пятницу так, что в субботу днём обои смотрят немым укором, словно со стен пыточной камеры. В общем, все по разному пытаются сбиться с автоматизма. Некоторые просто сходят с ума. А я вот читаю Сорокина, и вам всем рекомендую. Зачем? Чтобы просто попробовать взглянуть на вещи под другим углом. Освежиться.

Школа русского формализма в своё время ввела такое понятие как остранение (нет, я не пропустил там букву, это слово так и пишется). Классический пример это повесть Льва Толстого "Холстомер" в котором повествование ведёт лошадь и, смотря на многие привычные для нас вещи, описывает их другими словами. Создаётся ощущение, что и мы на них смотрим как бы впервой. Делается это для того, чтобы создать некоторое преткновение во время чтения, чтобы вывести читателя из автоматизма восприятия и заставить задуматься, по-новому посмотреть на старый предмет. Может и ещё для чего другого, но сейчас речь не об этом.

Так вот... Все говорят, что Сорокин это про экскременты, а я говорю, что Сорокин — это новая репрезентация старых вещей. Это как компания Apple, которая каждый год выпускают "новый" iPhone. Столь же элитарно, сколь и массово; столь же классически, сколь и ново. В большинстве случаев чтение Сорокина выглядит примерно так: ты читаешь плавный текст, обычно это стилизация, но всегда это безупречно продуманный текст, который просто заставляет восхищаться мастерством автора. Ты втягиваешься в этот текст и вот уже бежишь по строчкам словно инерции, как вдруг начинаешь понимать, что чего-то не так. И действительно! Текст начинает скатываться в бред, абсурд, классический текст разрывается неожиданными вставками мата, из него внезапно вылазят органы и выделения. Вводится элементы безумия в виде бессмысленных слов, или же слов со смыслом, но составленных в таком порядке, что они не несут никакой смысловой нагрузки, формальная сохраняя грамматический и даже в чём-то логический строй языка, или абзацев, которые между собой не связаны, либо же связь крайне условна и эфемерна.

Второй часто встречаемый приём — обыгрывание и переворачивание штампов. Он берёт какие-то штампы и выворачивает их, издевается над ними, обыгрывает их, буквализирует их, заменяет формально схожими, но абсурдными по смыслу. Сорокин может взять что-то, что условно принято считать осмысленным и показывает, что на самом деле смысла в этом нет, что всё — условности. Сорокин доводит до абсурда такой подменой. Только максимально гипертрофировав штамп, извратив его, доведя его до бреда он обретает новый и свежий вид в нашем восприятии и мы наконец-то начинаем его воспринимать осмысленно. Он берёт простую устоявшуюся штуку и извращает её в привычном понимании. Читаешь рассказ, вроде бы всё нормально, а потом — хлоп! — жесть какая-то, трэш, полнейшее безумие, дикость и фу. И думаешь: а о чём рассказ-то был? А был ли он о чём-либо вообще? А бывает ли вообще, что что-либо о чём-либо вообще? А есть ли вообще в чём-либо какой-либо смысл изначально? И прочая экзистенция начинает бить бурным фонтаном. Сорокин — это философия, напрочь лишённая философии.

Сорокин это такой современный Рабле. Он вводит в художественный текст то, чего бы там быть не должно было бы быть. Вот небольшой кошерный список: копрофагия, немотивированное насилие, бред, испускание газов, некрофилия, гомосексуализм, педофилия, обсценная лексика, гной, телесные выделения и всякие прочие мерзости. Всё то, что есть, но о чём другие обычно не говорят, о чём не принято говорить. Но это же есть. Это всё имеет место быть и более того мы сами порой многое из названного творим без какого-либо зазрения совести.

Говорят, что Сорокин занимается деконструкцией или деструкцией советской действительности, советского менталитета. Мне кажется, что он занимается вообще деструкцией действительности и любого менталитета. Он рушит привычное и автоматическое, то что прижилось. Всегда есть общие черты у эпох, менталитетов, культур, какие-то общие принципы — вот именно их расшатыванием он и занимается.

Я часто встречаю вопрос "Зачем было это писать?". Затем, что обо всё должно быть написано, наверное; затем, что кто-то должен был бы это написать; затем, чтобы люди читали это и понимали, насколько же ничтожно узок их кругозор, насколько они в плену штампов, предвзятых суждений, стереотипов; затем, чтобы понять, что наша культура и наш взгляд на мир это не единая истинная система; затем, чтобы сказать, что нет абсолютной нормы и меры в этом мире. Мир больше и шире, культура это нечто большее, чем мы себе представляем. Люди испускают газы, принцессы тоже какают. Сорокин это предельная правда обо всём. Поэтому, Владимира Георгиевича читать обязательно нужно. Освобождаемся от иллюзий, автоматизма и начинаем жить осмысленно, ага.

больше всего впечатлили соки говн, конечно

«Первый субботник» это лингвистическая эквилибристика, филологическая акробатика, жанровая престидижитация, стилистическая буффонада, вольтижировка над обыденностью и эксцентрическая демонстрация оборотной стороны любой медали.
А ещё это лютый и жуткий натурализм. Вот, знаете, есть герои, ставшие литературными колоссами, гигантами, константами этакими, скажем, Айвенго, Шерлок Холмс, Ассоль, д`Артаньян и т.д. Вот вы в жизни таких персонажей встречали? Едва ли. Есть герои более выпуклые и настоящие, скажем, Раскольников, Безухов, Базаров или Катюша Маслова. Такие уже встречаются, но всё же очень редки среди как сельского населения, так и среди обитателей городской черты. Описанные же характеры из рассказов «Соревнование», «Санькина любовь», «Вызов к директору » и «Тополиный пух» окружают нас постоянно: на автобусной остановке, в кафе, в очереди супермаркета. Их можно увидеть субботним утром на далёкой платформе в ожидании электрички синими с похмелья, но они же открывают двери самых чопорных экспозиций в самых заслуженных музеях. Эти люди продают и покупают роскошные автомобили, продираются сквозь джунгли или тайгу к неведомым заветным целям. Эти люди собирают металлолом и ловят кошек в большие мешки. Эти люди наши коллеги, начальники и подчинённые. Бытовые психопаты, непризнанные гении, отвратительные извращенцы, мерзкие эгоисты с поставленным вверх ногами смыслом. Это мы – герои ранней прозы Владимира Сорокина. В рассказах же «Любовь» и «Соловьиная роща» очень чётко выведена схема нашей жизнедеятельности в предлагаемый момент относительного времени, которая не подчиняется каким-то законам и не имеет очевидного смысла. Больше всего она похожа на скомканную и разорванную газету, где некролог наехал на объявление о продаже матраца, а прогноз погоды переходит с пятницы на криминальные сводки, потом идёт воскресенье, а потом почему-то программа передач на среду.
От всего этого становится жутко, мерзко и холодно.