Собачий архипелаг

Серые души затерянного в морях острова 

Роман-притча посвящена очень актуальной теме - проблемам миграции в современном мире. Маленький уединенный остров, где каждый живёт по своему распорядку. Жители острова чем-то напоминают персонажей из фильма "Голгофа", да и священник здесь тоже свой имеется. А ещё практичный мэр, мечтающий о талассоцентре и туристах, эстет-доктор и жадный до истины учитель. Остальные персонажи - сплошь рыболовы, серая масса в повседневности и лютая толпа в минуты гнева и отчаяния. Остров настолько невелик, что здесь даже мёртвых хоронят стоя. Монотонное течение жизни нарушается после того, как к берегу прибивает три трупа чернокожих мигрантов. Кто они, откуда и главное, что теперь с ними делать? Клодель отправляет читателя в раздумья, давая ему возможность примерить роль каждого героя на себя самого. Притча написана неспешным языком, но события в ней развиваются стремительно. И вот уже некогда заселенный рыбаками Собачий архипелаг оказался безлюдным, одиноким и как будто бы и вовсе шуткой чьего-то воображения...

Новая притча о старом

Уже по одному абстрактному «где-то, когда-то, с кем-то произошла одна история», понятно, что речь идет о притче. Да, перед нами небольшой рассказ об очень большом зле, том самом которое ежедневно творят люди. Безразличие, забвение уроков прошлого, предательство, благие прагматичные намерения, которые вполне закономерно ведут в ад.

Написано блестяще, так что не придерешься. В тексте самая суть происходящего, конфликта, так что жесткий посыл «вы звери, господа!» (в данном случае, собаки) вполне очевидны. Это кстати, относится не только к персонажам. Но и к вам, дорогие читатели. С собаками жить, по-собачьи выть.

Однако идеальность исполнения и начинает вызывать вопросы.

Возможно для зарубежного читателя притчеобразность полезна. Книги там становятся порой столь плоскими, что в сравнении с ними даже блины начинают выглядят чем-то более объемным. Основной массив книг настолько сиюминутен и ситуативен, что порой диву даешься: зачем это читать? Избыток эмпирической абстрактности, когда в деталях и эмоциях по поводу сегодняшних проблем теряется некая философинка, метафизика, лежащая по ту сторону быстротекущих дней, сразу бросается в глаза. В этих книгах душно и тошно.

Клодель, обращаясь к морально-философскому срезу бытия, избавляется от основного недостатка практически всей современной прозы – трескучей болтовни, натужного вымысла.

В самом деле, так ли уж сильно мы нуждаемся в картонных декорациях реальной жизни, которыми переполнены многие романы? Создаваемые в большинстве своем для проформы, в духе следования привычному, детали личной жизни персонажей истончаются в нашей памяти, и в итоге все равно остается нечто вроде клоделевских типажей: Старуха, Кюре, Мэр, Учитель и т.д.

Однако, у нас в литературе другая проблема. Отечественные книги, будучи лишены клоделевской притчеобразности, жесткой правоты, тяготеют к «общим вопросам», впадая в иной грех, грех бесконечного пережевывания абстракций, общих мест.

В этом смысле читателю-обывателю книга Клоделя будет полезна, как лекарство от отупения суетой, но писателю, наоборот, вредна.

Самое страшное в книге Клоделя – то, что она совершенно не пугает и вовсе не шокирует. Описанное в ней – рядовая жизненная практика. С ней мы сталкиваемся каждый день, особенно над ней не задумываясь, и ей не поражаясь.

Предательство? Да, пожалуйста, всегда рады.

Клевета? С удовольствием.

Выбор в пользу яичницы, а не божьего дара? Да, это наш метод.

Очевидно, что Клодель пишет о том, что не раз уже говорилось и до него. Но делает это не ради развлечения, а ради поучения. В этом смысле он носитель и продолжатель традиций философской просвещенческой линии в литературе.

Главный вопрос в связи с этим очевиден (он обозначен и в самом романе) – насколько чтение книг такого рода способно повлиять на практику. Знать одно, делать – другое. Знание зла не освобождает от потребности его совершать от каждодневного в нем соучастия. Преодолеть эту апорию вряд ли возможно морализаторством, даже если оно выполнено в духе обвинительного приговора. Но, с другой стороны, непонимание происходящего, оставляет человека в плену своих поступков. Получается, что-то должен говорить неприятные вещи прямо в лицо.

В свете этого Клодель с его книгами фигура довольно трагичная. Он живое и некомфортное напоминание о подлинных ориентирах человечности, апелляция к свободному и сознательному движению в область совести и здравого смысла. Явление редкое по нынешним временам, а потому заслуживающее внимания.