Этот довод вызвал у Иланы отвращение, и она презрительно спросила:
– Ребе Ицик, вы что, серьезно верите, будто обветшавшие обычаи, родившиеся триста лет назад в Польше, представляют Божью волю?
– Что ты имеешь в виду? – вскинулся старик.
– Одежда, которую вы носите. В Израиле не будет ничего подобного. Ваша одежда – прямое порождение польских гетто.
– Ее окаймление… – вскричал ребе.
– А этот лапсердак, – с насмешливым презрением перебила она его. – Он пришел не из Израиля, и мы его здесь не потерпим. Эти меховые шляпы. Эти черные цвета. Эта мрачность. Все родом из гетто.
Потрясенный ребе сделал шаг назад. Эта наглая девчонка бросает вызов всем символам его жизни, почтенным традициям десяти поколений святых людей Воджа.
– Таково облачение Бога, – начал он.
– Вот этого мне не говорите! – заорала она, пресекая его намерения. – Это позорное клеймо, наложенное на вас господами!