Я так долго просидел в тюрьме лишь потому, что Штази обнаружило — я до сих пор не знаю как, — что наши родители, едва услышав, что война проиграна и Гитлер покончил с собой, бежали в Южную Америку. Агенты политической полиции на востоке пребывают в уверенности, что мы знаем, где они скрываются. Или, раз уж они приходятся нам родителями, что рано или поздно они попытаются вступить с нами в контакт. Ничто не может поколебать их убеждённости, и этонастоящая одержимость. При этом они знают, что я отказался быть офицером СС и в 1943 году побывал в российском плену. Известно им и то, что я выбрал местом жительства Восточную Германию по убеждению и дабы таким спосо-бом выразить своё полнейшее неприятие всего, что делали наши родители, хотя и не знал ещё всего размаха содеянного.
Да ведь и ты тоже по‑своему бежала от них, правда, иначе…
Но для Восточного Берлина мы — генетические носители национал-социализма. В их глазах это нестираемое пятно.
Так что — ради безопасности Сибиллы и моих детей — для меня очень важно, чтобы никаких намёков на те времена в этом доме не было БОЛЬШЕ НИКОГДА.
Я ни в чём не могу тебя упрекнуть. Но пойми же сама, и речи быть не может о том, чтобы этим летом Магда поехала в Сен- Рафаэль. Я не очень‑то хочу, чтобы она там встретилась с Дитером. И по мне, было бы разумнее предохранить от таких тошнотворных встрясок и Сюзанну.
Мне очень жаль. Искренне жаль.
Несмотря ни на что, желаю тебе прекрасного лета!
Передай мои дружеские пожелания Максиму.