Из-за холода, голода и постоянной тишины банкир-шестерка виделся мне особенно контрастно. Вдруг открылись многие детали его облика, ранее незамеченные. Пальцы юного финансиста слегка дрожали. Ногти были обкусаны. Андрюха жил в страхе. Вот что мне открылось. По большому счету, и деньги он делал только для того, чтобы перестать бояться. Андрюха, да, был богатый парень, но слабак. Эта мысль проявилась в моем мозгу с такой звенящей четкостью, что я весело рассмеялся.«Тебе смешно?» – удивился мальчик-банкир.«Да».«Почему?»«Не вибрируй»,– посоветовал я.«Я не вибрирую».«Вибрируешь. Трясешься. И еще как. Смотри: я в полосатом клифте, нищий, голодный, сидя в карцере, – не дрожу. А ты – весь в «Кензо», сытый, пьяный и нос в табаке,– дрожишь. Боишься».«Да пошел ты! – выкрикнул Андрюха, задетый за живое, и поперхнулся жирным сигарным дымом. – Пошел ты!»«Сам пошел»,– спокойно ответил я.Андрюха тут же исчез.Если бы я знал, что говорю с мальчиком-банкиром в последний раз, то, наверное, не обошелся бы с ним так жестоко, не стал бить в больное место мальчика, не намекнул бы, что окружающий мир его страшит. Отсюда и страсть к умножению капиталов: деньги требовались мальчику лишь затем, чтобы отгородиться от пугающей действительности.