В Петрограде начинается бунт, который сопровождается характерными требованиями «Долой самодержавие!» и «Долой войну!». Царь уезжает в Ставку. Его почему-то совсем не тяготит обстановка в столице. Он почему-то не хочет верить, что в Государственной думе его не очень любят. А есть еще и революционные партии, которые его очень сильно не любят. И подобная обстановка может быть ими сполна использована для своих целей. Тем более что начинаются стычки демонстрантов с казаками и полицией. Это уже революционная ситуация в классической форме. Уже и всеобщая забастовка началась. Его величество никак не реагирует.
Те, кому по должности надлежало принимать меры по локализации напряженности в городе, продемонстрировали полную немощь. Градоначальник Балк скорбно сообщил командующему Петроградским округом генералу Хабалову, что он не в силах остановить беспорядки. Не будем мелочными и обойдемся без вопроса, что вообще был в силах сделать этот самый Балк, кроме бесконечного надувания щек. Это теперь уже не принципиально. Давайте представим себе такую же ситуацию в октябре 1941 года. Возглавляющий Москву товарищ Щербаков докладывает генеральному секретарю партии товарищу Сталину, что в столице неспокойно, бунты, забастовки, но он ничего с этим сделать не может, и беспорядки будут продолжаться. Что последовало бы в таком случае? Правильно. Через десять минут после выхода из кабинета лучший друг советских детей товарищ Щербаков был бы подло сражен пулей коварно прокравшегося в Кремль бразильского-алжирского шпиона. А потом бы шеренгами вставали к стенке соратники Щербакова, что не уберегли его бесценную для партии и народа жизнь.
Напрасно кто-то думает, что я с изрядной долей ехидства изобразил невозможную в реальной жизни картину. В Москве осенью 1941 года действительно было неспокойно. Не так, конечно, как в интересующем нас в данный момент Петрограде в феврале 1917 года. Но все же было неспокойно. И как действовал градоначальник, то есть руководитель города? Докладываю. 17 октября 1941 года бюро Московского горкома партии снимает с постов первых секретарей Коминтерновского и Ленинградского райкомов и исключает их из партии за неподобающее поведение в нынешних условиях. На следующий день под трибунал ровной шеренгой отправляется группа работников Московского горкома, в панике бросившая на Курском вокзале совершенно секретные личные дела руководящих работников Москвы и области. Еще через день под трибунал не менее ровным строем пошли отдельные директора московских заводов, пытавшиеся бежать из города. Разницу между Балком и Щербаковым, полагаю, далее приводить уже не нужно. Все очевидно.
У Николая таких людей не нашлось. И сам он был неспособен на подобные действия, даже когда на повестку дня встала судьба страны. Он спокойно читает телеграмму председателя Государственной думы Родзянко о том, что в столице наблюдается анархия. Приказа военным немедленно навести порядок не следует. Напрасно кто-то считает, что офицеры не ждали такого распоряжения. Напоминаю, что полковник лейб-гвардии Преображенского полка Кутепов (та самая будущая легенда русской контрреволюции) показал, что можно было бы изменить ситуацию, будь на то воля, облаченная в четко отданные распоряжения. Но их не последовало. Армия же постепенно переходила на сторону восставших.