Надя подняла книжку, сунула в карман венгерки.
— Зачем она тебе? — спросил я.
— Книжка все-таки.
— Немецкая. Хорошие они все сожгли, оставили только фашистские.
— Не фашистская. Шиллер. В школе, помню, проходили. Этот Шиллер был военфельдшером, бежал от фрицевской муштры. Я про него классное сочинение писала.
— Таскать будешь?
— Не тяжелая. Язык по ней буду немецкий учить.
— Жалеешь, что ли? Брось, они нас не жалеют!
— А ты меня с фашистами не равняй. Не жалею, а не переживать не могу. Гитлер, понимаешь, не только фашистов под наши пули подставил…
Странно вели мы себя в эти минуты. Странно говорили. Что-то неосознанное тревожно бродило в чувствах и мыслях почти каждого из нас, у одних слабее, у других сильнее, прорываясь наружу, примешивая к торжеству победы глухую сердечную боль.