Цитата из книги «Век необычайный» Борис Васильевпоказать все Добавить
Возле чугунных ворот нас ожидал пожилой немец. Он скромно шел позади по аккуратно подметенным дорожкам, готовый отвечать на любые вопросы. Но вопросов у нас не возникало. Мы неторопливо бродили меж старых могил с нетронутыми надгробьями, на которых могли прочесть только даты, поскольку остальное было на иврите. Но даты смерти оказались весьма красноречивыми и не требовали знания еврейского языка. Они – все, все без исключения – относились только к началу 30-х годов, поскольку хоронить по-человечески именно на этом кладбище после пришествия фашизма было уже некого. И молчание наше постепенно превратилось в молчание подавленное. И было тихо, тихо, тихо. Не рисковали шелестеть даже листья деревьев.
И тут я обратил внимание, что на боковой аллее видны могильные холмики из свежей, еще не поросшей травою глины. Мы свернули туда и увидели ряд совсем недавних захоронений. Кое-где лежали цветы, надписи на памятниках были на иврите, а даты – нашего времени.
– Евреи вернулись в Бонн? – с некоторым недоумением спросила Нонна.
– Да, – ответил наш сопровождающий. – Люди возвращаются к своим могилам.
А я обмер. Передо мною на гранитном надгробье была все та же непонятная мне надпись на иврите, вполне понятные даты рождения и смерти, а ниже – три слова. На русском языке:
«ВОТ И ВСЕ…»
Я перевел немцу русский вздох на еврейском могильном памятнике. Он снял берет и пригласил нас на кружку пива.
В ближайшей пивной он заказал по одной водке и пиво. Но перед тем как выпить эту немецкую «одну водку», сказал:
– Мы взяли на себя все преступления наци. Не для того, чтобы нас простили, а для того, чтобы пробудить собственную совесть. Так сказал Аденауэр, выступая на площади возле ратуши.
Мемуары писателя Бориса Васильева отличаются от традиционных произведений этого жанра – в них нет строгой последовательности, эпического спокойствия, монументальности. Бытовые подробности соседствуют с размышлениями на социально-философские темы, воспоминания детства – с экскурсами в далекое прошлое России, а трогательная история любви – с публицистическим накалом... Но именно такая книга – порывистая, страстная, нарочито неровная, дает полное представление о жизни и внутреннем мире такого...