Если нацисты требовали, чтобы уничтожению предшествовало унижение, значит, они признавали именно то, что так настойчиво пытались скрыть: человеческую природу жертвы. Унизить – значит признать, что твоя жертва чувствует и думает, что она не только ощущает боль, но и понимает, что ее унижают.
Самое для нас дорогое часто бывает дороже истины.
Мир продолжает жить, потому что где-то кто-то не спит. Если вдруг случится так, что все заснут, мир исчезнет.
Как можно ненавидеть все там, откуда приехал, и при этом не испытывать ненависти к себе самому?
Тишина бывает ответом как на опустошенность, так и на переполненность.
Истинная надежда не имеет ничего общего с ожиданием.
В еврейской традиции о праотцах говорят «мы», а не «они». «Когда мы вышли из Египта…» Такое отношение к прошлому учит сопереживанию и ответственности перед свершившимся, но важнее здесь то, что время при этом сжимается. Еврей вечно исходит из Египта.
Каким должно быть самое малое из добрых дел, чтобы его можно было назвать героическим? Что-бы сохранить совесть в те дни, достаточно было лишь намека на действие, совсем ничтожного движения, измеряющегося микронами, – отвести в сторону взгляд или просто закрыть глаза, пока бегущий человек пересекал поле. А те, кто давал воду или хлеб! Они достигали высей, недоступных ангелам...
Насилие утверждается, свершившись единожды. А добро утверждается повторением.
Каждый миг реальной жизни – даже самый обыденный и заурядный – проникнут образами несбывшейся жизни.