Анна

Викран дер Соллен тихо застонал.
«Айра... что ж ты не сказала?! – волчица странно дрогнула. – Что ты наделала, глупая?! Это было не твоё обучение! Понимаешь, не твоё! Так было НЕЛЬЗЯ! Неправильно! Не для тебя!!! Айра...»
Спустя секунду лиловые искорки в её зрачках погасли, когти втянулись на место, странные иглы на спине пропали, а вздыбленная шерсть улеглась на прежнее место.
«Я не могла его бросить, лер, – так же тихо отозвалась вернувшаяся в тело Айра. И на этот раз она говорила с ним правильно. Вернее, она говорила ТОЛЬКО с ним, не посвящая в разговор напряжённо прислушивающегося Марсо. – Он закрывал меня собой. Он несколько раз спасал мне жизнь. Он был со мной всё время, когда это было нужно, и не бросил даже тогда, когда мои шансы на выживание были очень малы. Я не могла его оставить, лер. Несмотря ни на что. И не могла не нарушить ваш приказ. Кер – моя вторая половинка. Без него я не выживу. А он больше не сможет жить без меня».

«Я много думал об этом, девочка, – тепло улыбнулся призрак. – Думал и пришёл к выводу, что все наши усилия ничего не значат, если рядом нет тех, кто тебе дорог и кому дорог ты сам».
«Ты мне дорог! Нам обоим! Мы тебя очень любим!»
«Ох, Айра... чистая твоя душа... её даже Занд не посмел отобрать, дав одному наивному дураку ещё один шанс на возрождение... если бы ты знала, как я рад это слышать! И как безумно рад, что ты однажды каким-то чудом отыскала дверь в моё старое Хранилище!»

«Да я, как ни странно, уже не злюсь. И даже не раздражаюсь, веришь? Мне и мстить-то давно не хочется, что совсем уж непонятно. Но зато с годами, познав и горечь, и тоску, ко мне пришло странное понимание, что наказание за свои ошибки мы выбираем себе сами. И сами назначаем себе искупление. А когда это искупление приходит... знаешь, я никогда не думал, что когда-нибудь вместо мести и жажды исполнения прежних планов мне может понадобиться совсем другое. И что ради этого я смогу забыть обо всём, что было раньше. Прощение... если бы я мог его получить, меня бы примирила любая цена. Даже смерть. Потому что уйти с миром – это, на самом деле, великое благо. И право на него ещё надо заслужить. Потому что обретённый покой значит порой гораздо больше, чем эта нелепая, суетливая, бесконечная и, чаще всего, совершенно пустая жизнь, в которой ты упорно отказывал себе в радости, верности, дружбе и всём, что освещает этот мир, заставляя хотя бы ненадолго забыть о том, что в нём есть немало плохого».

Свобода – как вода. Её нельзя заключить в тюрьму. Ей нельзя придать какую-то форму и надеяться, что так будет вечно. Как только воду выливают из сосуда, она тут же утекает сквозь пальцы. Она не покоряется чужим рукам. И её не удержать одной только жадной пятерней. Её можно лишь осторожно зачерпнуть раскрытыми ладонями. Ей можно умыться. Её можно с наслаждением пить. Но её никогда не загнать в стальные стены и не заставить томиться в них, подобно запертой в клетке сомнений душе.
Свобода – священна. А свобода разума священна вдвойне. Ради этого стоит бороться, к этому стоит стремиться и рисковать ради неё всем, что имеешь.
Марсо это хорошо знает.
И Айра теперь знала тоже.

Люди должны любить. Им свойственно это чувство. Они должны пылать и поддаваться страстям. Должны мечтать и витать в облаках. Просто обязаны постоянно испытывать какие-то эмоции. Они должны... это – естественно и совершенно нормально. А для молодых это ещё и настоятельная потребность, лишив их которой можно получить гораздо больше проблем, чем пользы. Так что пусть любят.
Пусть творят безумства. Хотя бы в эту ночь, когда они точно разрешены. Пускай... пускай хотя бы они сегодня живут.

– Как ты думаешь, он способен нарушить слово?
– Почему бы нет? – вскинулась девушка.
– А клятву, данную себе на пороге смерти? Когда душа пуста, когда сердце сгорело дотла, когда тело рвётся пополам, не хочется жить, а единственное твоё желание – это покой, в котором больше нет этой боли? И в котором тебя уже не терзают воспоминания? Думаешь, так просто пережить Эиталле? Думаешь, он легко перенёс потерю любимой? Полагаешь, он мог бы лгать, видя перед собой её окровавленное тело и понимая, что это по его вине она так жутко погибала? Мог бы не исполнить данную на ЕЁ крови клятву?!

– Уф... Айра, чем ты его кормила? Весит, как... Шипик, убери иголки! Я имел в виду, что ты с прошлого раза снова вырос! И мне, между прочим, весьма нелегко тащить на себе твои листья! Особенно, когда они прилипли к моем носу, закрыли глаза, а усы норовят залезть в... тьфу ты!.. в рот! Слышишь? Прекрати немедленно! Отстань! Хватит вредничать! Вот возьму сейчас и брошу!
– Только попробуй! – всполошилась травница, едва не кинувшись грудью защищать уникальный экземпляр. – Я тебе дам «брошу»! Его нельзя поранить! Он чуткий, нервный и очень ранимый! Единственный в своём роде!!!

– Принятое Эиталле – это свет. Это – жизнь. Это – своё собственное маленькое счастье, выше которого ты никогда и ничего уже не познаешь. Это – буря чувств. Море блаженства. Каждое прикосновение – как огонь, каждый вздох – как живительный глоток влаги, каждый взгляд – как обжигающий страстью пожар, а каждая ночь – как заключённая в себе самой Великая Бесконечность. Это – почти недостижимое чудо, Айра, которого эльфы страстно жаждут и смертельно боятся. Божественное откровение. Благословение небес. И это чудо будет длиться ровно столько, сколько будет жить Эиталле.

И вот тогда всё меняется разом. Вот тогда она уже больше не птица. Вот теперь она вдруг вспоминает и узнаёт, наконец, кем и для чего была создана. Потому что теперь её руки – вовсе не крылья, а разбросанные во все стороны ветви, которыми, кажется, можно обнять весь мир. Её тело – сырая земля, из которой исходит всякая жизнь. Её кровь – целительная влага, которую с благодарностью пьёт всё живое. Её глаза – горящее полуденное солнце и спокойно светящаяся луна, попеременно следящие за всем, что творится вокруг. Её волосы – ветер, опутывающий мир мягкими струями. Слёзы – как дождь, благодатно проливающийся на травы, дыхание – тёплый воздух, колышущийся над верхушками деревьев, а гнев – это лава, которая неистово клокочет внутри и яростно желает уничтожить святотатцев.

В её глазах неожиданно проступила и окрепла странная решимость.
«Я выдержу, – с неестественным спокойствием подумала девушка, поняв, что не позволит себя сломать. – Я всё выдержу. Я смогу. Я сумею. Я закрою свою ненависть на ключ в самой дальней комнате, какая только найдётся, чтобы он никогда этого не почувствовал. Я не дам ей вырваться на волю. Я не дам ей сбить меня с толку. Я велю ей уснуть и не позволю проснуться до тех пор, пока не настанет время. А до этого я буду молчать. До этого я сделаю всё, что он велит. Я встану на колени, если он захочет. Я не отвечу, если он ударит меня снова. Я буду лишь тенью той Айры, что была раньше. И я никогда не покажу ему своей боли, потому что она ему тоже не принадлежит».