Среди миллионов женщин вам нетнет да и попадается на глаза одна, которая выворачивает вам душу.
воцаряется тишина, и проблема повисает в воздухе, тем временем вонючие притоны заполняются разочарованными и отверженными; бедняки умирают в богадельнях от нехватки врачей; тюрьмы так переполнены оступившимися и заблудшими, что не хватает коек, и заключенные вынуждены спать на полу, приносить утешение — значит совершать милосердный поступок, действие коего длится недолго, и сумасшедшие дома набиты битком, потому что общество играет людьми, как пешками…
чертовски приятно быть интеллектуалом или писателем и наблюдать за всеми этими мелочами, пока САМОГО не прихватит за жопу, вся беда интеллектуалов и писателей в том, что они ни черта не чувствуют, кроме собственного комфорта или собственной боли, что, в общем-то, нормально, но гнусно.
все в Лос-Анджелесе этим занимаются: точно у них шило в жопе, носятся за тем, чего нет и в помине, в сущности, это страх перед самим собой, в сущности, это страх одиночества, я же испытываю страх перед толпой, толпой людей с шилом в жопе; людей, которые читают Нормана Мейлера, ходят на бейсбол, подстригают и поливают газоны и копаются с совочком в саду.
Плохая литература – как плохая баба: с ней почти ничего нельзя поделать.
Среди миллионов женщин вам нет-нет да и попадется на глаза одна, которая выворачивает вам душу.
- скольких людей надо убить, чтобы продвинуться на дюйм вперед?
- а скольких убивают, вообще оставаясь на месте?
Произнеся, прошипев довольно избитое и ласковое словцо типа "черт", я выдергиваю из машинки эту страницу. Она ваша.
Я человек явно слабый. Я пытался обратиться к Библии, к философам, к поэтам, но, на мой взгляд, они почему-то упустили самую суть. Они толкуют о чем-то совершенно другом. Поэтому я давным-давно перестал читать. Небольшое облегчение я нашел в выпивке, азартных играх и сексе, и в этом смысле я почти ничем не отличался от любого человека в округе, в городе, в стране; единственная разница состояла в том, что я не мечтал «преуспеть», не хотел обзавестись семьей, домом, престижной работой и так далее. Вот таким я был: ни интеллектуал, ни художник; не имел я и спасительных корней простого человека. Я болтался посередине, точно заработал некий промежуточный ярлык, а это, сдается мне, и есть начало душевной болезни.
спасение мира начинается со спасения одного-единственного человека; все остальное - претенциозный романтизм или политиканство.
— а счастливые люди бывают?
— есть много людей, которые притворяются счастливыми
— зачем?
— просто им стыдно и страшно, но не хватает духу в этом признаться.
Некоторые женщины напичканы теоритическими рассуждениями о том, как спасти мир, но не могут вымыть и кофейной чашки.
плохая литература - как плохая баба: с ней ничего нельзя поделать.
— Чарли, так ты писатель? — Нет, я не писатель. Я пьяница, и я счастлив!
вот, собственно, и все. курильщики поднимают слишком много шума вокруг своей треклятой травы, а народ поднимает слишком много шума вокруг курения этой треклятой травы, и полиция при деле, курильщиков вяжут и требуют их распять, а спиртное разрешено законом, пока не выпьешь его слишком много и не попадаешься на улице, после чего тебя волокут в тюрьму, что ни дай роду людскому, все он исцарапает, искромсает и обосрет.
плохая литература - как плохая баба: с ней ничего нельзя поделать.
— Чарли, так ты писатель? — Нет, я не писатель. Я пьяница, и я счастлив!
Я хожу по комнатам мёртвых, по улицам мёртвых, городам мёртвых — людей без глаз, без голов; людей с фабричными чувствами и стандартными реакциями; людей с газетными мозгами, телевизионными душами и школьными идеалами.
Не ты выбираешь писательское ремесло, а оно тебя.
Если у вас почти не осталось души и вам об этом известно, значит, душа у вас еще есть.
вот, собственно, и все. курильщики поднимают слишком много шума вокруг своей треклятой травы, а народ поднимает слишком много шума вокруг курения этой треклятой травы, и полиция при деле, курильщиков вяжут и требуют их распять, а спиртное разрешено законом, пока не выпьешь его слишком много и не попадаешься на улице, после чего тебя волокут в тюрьму, что ни дай роду людскому, все он исцарапает, искромсает и обосрет.
Трус - это человек, который способен предвидеть будующие, храбрец почти всегда лишён воображения.
Хорошо иногда посмотреть на кого-нибудь с уважением, хорошо считать кого-то героем, хорошо, когда часть бремени берет на себя кто-то другой.
По ночам гениталии может выставлять напоказ любой. В два часа дня пополудни для этого требовалась некоторая наглость.
Среди миллионов женщин вам нетнет да и попадается на глаза одна, которая выворачивает вам душу.
воцаряется тишина, и проблема повисает в воздухе, тем временем вонючие притоны заполняются разочарованными и отверженными; бедняки умирают в богадельнях от нехватки врачей; тюрьмы так переполнены оступившимися и заблудшими, что не хватает коек, и заключенные вынуждены спать на полу, приносить утешение — значит совершать милосердный поступок, действие коего длится недолго, и сумасшедшие дома набиты битком, потому что общество играет людьми, как пешками…
чертовски приятно быть интеллектуалом или писателем и наблюдать за всеми этими мелочами, пока САМОГО не прихватит за жопу, вся беда интеллектуалов и писателей в том, что они ни черта не чувствуют, кроме собственного комфорта или собственной боли, что, в общем-то, нормально, но гнусно.