все в Лос-Анджелесе этим занимаются: точно у них шило в жопе, носятся за тем, чего нет и в помине, в сущности, это страх перед самим собой, в сущности, это страх одиночества, я же испытываю страх перед толпой, толпой людей с шилом в жопе; людей, которые читают Нормана Мейлера, ходят на бейсбол, подстригают и поливают газоны и копаются с совочком в саду.
Плохая литература – как плохая баба: с ней почти ничего нельзя поделать.
Среди миллионов женщин вам нет-нет да и попадется на глаза одна, которая выворачивает вам душу.
- скольких людей надо убить, чтобы продвинуться на дюйм вперед?
- а скольких убивают, вообще оставаясь на месте?
Произнеся, прошипев довольно избитое и ласковое словцо типа "черт", я выдергиваю из машинки эту страницу. Она ваша.
Я человек явно слабый. Я пытался обратиться к Библии, к философам, к поэтам, но, на мой взгляд, они почему-то упустили самую суть. Они толкуют о чем-то совершенно другом. Поэтому я давным-давно перестал читать. Небольшое облегчение я нашел в выпивке, азартных играх и сексе, и в этом смысле я почти ничем не отличался от любого человека в округе, в городе, в стране; единственная разница состояла в том, что я не мечтал «преуспеть», не хотел обзавестись семьей, домом, престижной работой и так далее. Вот таким я был: ни интеллектуал, ни художник; не имел я и спасительных корней простого человека. Я болтался посередине, точно заработал некий промежуточный ярлык, а это, сдается мне, и есть начало душевной болезни.
спасение мира начинается со спасения одного-единственного человека; все остальное - претенциозный романтизм или политиканство.
— а счастливые люди бывают?
— есть много людей, которые притворяются счастливыми
— зачем?
— просто им стыдно и страшно, но не хватает духу в этом признаться.
Некоторые женщины напичканы теоритическими рассуждениями о том, как спасти мир, но не могут вымыть и кофейной чашки.
- Я вас читала, - сказала она. - Вы действительно мощный писатель. Говна в вас тоже порядочно, но воздействовать на человеческие чувства вы умеете.
Женщины сильнее мужчин. Все ходы знают.
Нет ничего хуже пьяницы в завязке и Вернувшегося к Вере Христианина
У нас в обществе интересные места в основном либо незаконны, либо очень дороги.
Если ты писатель, беда вот в чем - главная беда: свободное время, чересчур много свободного времени. Приходится ждать, пока не припрет, чтобы смог писать, а пока ждешь - сходишь с ума, и пока сходишь с ума - бухаешь, а чем больше бухаешь, тем больше сходишь с ума. Ничего блистательного в жизни писателя нет - да и в жизни бухаря тоже.
Все писатели — тупые ослы. Поэтому они всё и записывают.
Люди терпят то, что терпят.
- Серж, послал бы ты эту девчонку. Она тебе мозг ест. - Она мне карандаши точит.
Макс был полуторачасовым. То есть выносить его можно было лишь полтора часа.
Как ты можешь говорить, будто любишь одного человека, если в мире, может, десять тысяч людей, которых ты бы любила больше, если б знала? Но ты с ними не знакома.
- Ни один мужчина, - сказал он, - не может звать женщину своей. Мы ими никогда не владеем, мы их лишь ненадолго заимствуем.
- Гениальность, вероятно, - это способность говорить глубокое просто.
Я всегда сплю до полудня. В этом секрет моего успешного существования.
Любишь то, в чем нуждаешься, любишь то, от чего тебе хорошо, любишь то, что удобно. Как ты можешь говорить, будто дюбишь одного человека, если в мире, может, десять тысяч людей, которых ты бы любила больше, если б знала? Но ты с ними не знакома.
- Омлет?
- Омлет.
- Десять лет женаты, а ты всё омлет да омлет.
- Поразительнее другое - ты вечно спрашиваешь.
- Пиранделло читали?
- Да.
- Суинбёрна читали?
- Его все читали.
- Германа Гессе?
- Да, но я не гомосексуалист.
- Ненавидите гомосексуалистов?
- Нет, но я их и не люблю.
- А чернокожие?
- Что чернокожие?
- Что вы о них думаете?
- Нормальные чернокожие.
- У вас предубеждения?
- У всех предубеждения.
- Как, по-вашему, выглядит Бог?
- Седой, жидкая бороденка, пиписьки нет.
- Что вы думаете о любви?
- Я о ней не думаю.
- Остряк. Ладно, вот вам адрес. Приезжайте в гости.(из рассказа «Вы читали Пиранделло?»)