Когда чаша страданий так переполнена, что перетекает через край и в ней тонет мысль, тогда отдают эту чашу обратно жизни. Всякому страданию дано переходить в радость. Одним страданием не живут.
Оттого что сова слепа днём, она не глупее кукушки. Для пьяной истины весь мир пьян.
Трудно зверю не звереть в борьбе: растерзают его другие звери. Но иной незверь зверее зверя.
Знание — скука, когда некому служит этим знанием. Оно вечно кипящее варево, в котором выкипели живые соки. Тогда уж лучше ничего не знать. Скука никому не служит.
Почему же не сгорает мир от стыда?
Ковыляющий титан, сын Крона! Видел ли когда-либо мир героев, чтобы титан ковылял по земле, как старая кляча?
Ковыляет по миру сын Крона. Видят это боги Крониды и молчат. Почему же не сгорает мир от стыда?
Утраты не омрачают радость богов. Утрату познают, когда любят.
Многим кажется, что они зрячи. А у них только слепота зрячести. При все своей зрячести они слепцы. Не лучше ли тебе остаться слепым и познать... зрячесть слепоты? Многие слепые более зрячи, чем неслепые.
Бесхитростность погубила титанов. Они поплатились за свою простоту чувств, прямолинейную честность и гордость, за веру в прямую силу. Они пренебрегали лукавством ума — лукавство претило их гордости. Они пренебрегали силой мысли, овладевшей оружием. Коварство было непонятно их правде. Здесь в мифе эллинов дано первое столкновение меж сердцем и умом, меж знанием и наивностью
Зверь умеет умирать, а мысль умирать не хочет. Сильнее, чем тело, страдает от сознания смерти мысль...
Ковыляющий титан, сын Крона! Видел ли когда-либо мир героев, чтобы титан ковылял по земле, как старая кляча?
Ковыляет по миру сын Крона. Видят это боги Крониды и молчат. Почему же не сгорает мир от стыда?
Утраты не омрачают радость богов. Утрату познают, когда любят.
Многим кажется, что они зрячи. А у них только слепота зрячести. При все своей зрячести они слепцы. Не лучше ли тебе остаться слепым и познать... зрячесть слепоты? Многие слепые более зрячи, чем неслепые.
Бесхитростность погубила титанов. Они поплатились за свою простоту чувств, прямолинейную честность и гордость, за веру в прямую силу. Они пренебрегали лукавством ума — лукавство претило их гордости. Они пренебрегали силой мысли, овладевшей оружием. Коварство было непонятно их правде. Здесь в мифе эллинов дано первое столкновение меж сердцем и умом, меж знанием и наивностью
Зверь умеет умирать, а мысль умирать не хочет. Сильнее, чем тело, страдает от сознания смерти мысль...
Когда чаша страданий так переполнена, что перетекает через край и в ней тонет мысль, тогда отдают эту чашу обратно жизни. Всякому страданию дано переходить в радость. Одним страданием не живут.
Оттого что сова слепа днём, она не глупее кукушки. Для пьяной истины весь мир пьян.
Трудно зверю не звереть в борьбе: растерзают его другие звери. Но иной незверь зверее зверя.
Знание — скука, когда некому служит этим знанием. Оно вечно кипящее варево, в котором выкипели живые соки. Тогда уж лучше ничего не знать. Скука никому не служит.
Почему же не сгорает мир от стыда?
Бесхитростность погубила титанов. Они поплатились за свою простоту чувств, прямолинейную честность и гордость, за веру в прямую силу. Они пренебрегали лукавством ума — лукавство претило их гордости. Они пренебрегали силой мысли, овладевшей оружием. Коварство было непонятно их правде. Здесь в мифе эллинов дано первое столкновение меж сердцем и умом, меж знанием и наивностью
Зверь умеет умирать, а мысль умирать не хочет. Сильнее, чем тело, страдает от сознания смерти мысль...
Когда чаша страданий так переполнена, что перетекает через край и в ней тонет мысль, тогда отдают эту чашу обратно жизни. Всякому страданию дано переходить в радость. Одним страданием не живут.
Оттого что сова слепа днём, она не глупее кукушки. Для пьяной истины весь мир пьян.
Трудно зверю не звереть в борьбе: растерзают его другие звери. Но иной незверь зверее зверя.