Вчерашние революционеры чувствовали полную безнаказанность перед еще не набравшим полную силу новым законом. И этого было достаточно, чтобы понять: не будет никакой Справедливости.
Сердце революции сгнило, пока разум воплощал ее по четкому, бескомпромиссному плану.
– Тебя создали, чтобы помогать. Почему нельзя сменять режимы… без крови? Почему нельзя обойтись без смертей? Какого черта это всегда должно происходить так ужасно?
Экзо помолчала – еще одна пугающе естественная пауза. Вопросы Кайтен становились все менее конкретными, и поиск ответов в цифровой памяти стал занимать больше времени.
– Мои создатели считали, что любому обществу время от времени нужны встряски, – наконец тишину прервали. – Чтобы люди вспомнили разницу между миром и войной. Чтобы сосредоточились на развитии и созидании хотя бы на какое-то время. Долгие годы все срабатывало.
Она помнила свой животный ужас – попалась! – и помнила мерзкую малодушную радость от осознания, что она-то на этот раз в безопасности. Кай не нравилась себе такой. Тем гаже была зашитая где-то на подкорке уверенность, что такой она была всегда, даже в своей тщательно обустроенной зоне комфорта, куда старалась не впускать ничего лишнего. Ничего, что могло бы заставить переживать, сочувствовать, страдать.
Когда ты запрещаешь себе привязываться к людям, это все равно происходит. Просто становится для тебя настоящим открытием в самый неподходящий момент.
На алтарь высшего блага приносят в лучшем случае свои жизни, в худшем – человечность. Если высшее благо окажется обманом, смерть знает, как укрыть своих подопечных от разочарования. А вот утерянную человечность никто тебе не вернет.
На алтарь высшего блага приносят в лучшем случае свои жизни, в худшем – человечность. Если высшее благо окажется обманом, смерть знает, как укрыть своих подопечных от разочарования. А вот утерянную человечность никто тебе не вернет.
У него нет человека, ради которого можно рискнуть всем; нет цели, достаточно благородной тли хотя бы интересной, чтобы посвятить себя ей без остатка. В избытке у него по-прежнему лишь злости и желания отомстить, но разве этого достаточно, чтобы чувствовать себя полноценным?
Неужели только несчастья могут вот так сближать? Почему, лишь оказавшись под обломками собственной жизни, ты понимаешь, что вокруг тебя - живые люди, способные поддержать, и утешить, и помочь взглянуть на эти обломки как на почву для чего-то нового?
Никого не спасти без его желания быть спасённым.
Когда твоя жизнь напоминает бесконечное барахтанье в дерьме, соблазны - единственное, ради чего ты убеждаешь себя жить. И ты идешь на поводу своих примитивных желаний, и это медленно тебя убивает. Замкнутый круг, отец Хавьер, и никому из него не выбраться.
Иногда мне кажется, что этому месту просто необходим локальный Всемирный Потоп.
Никого не спасти без его желания быть спасённым.
На алтарь высшего блага приносят в лучшем случае свои жизни, в худшем – человечность. Если высшее благо окажется обманом, смерть знает, как укрыть своих подопечных от разочарования. А вот утерянную человечность никто тебе не вернёт.
Новый мир должен быть построен честно; но так уж сложилось, что, пока есть привилегия, найдутся и те, кто захочет решать, кто ее достоин, а кто нет.
Когда твоя жизнь напоминает бесконечное барахтанье в дерьме, соблазны - единственное, ради чего ты убеждаешь себя жить. И ты идешь на поводу своих примитивных желаний, и это медленно тебя убивает. Замкнутый круг, отец Хавьер, и никому из него не выбраться.
Иногда мне кажется, что этому месту просто необходим локальный Всемирный Потоп.
Строить всегда приятнее, чем ломать.
Невозможно сражаться с монстрами, не став одним из них. Невозможно победить, не став среди них самым сильным.
Мы боремся за будущее, которого большинство из нас не застанет. - Казимир грустно улыбнулся. - Ничего личного, Кайтен, но революции-те же шахматные партии. Жертвовать фигурами в природе вещей.
Иногда кому-то необходимо стать монстром, чтобы сделать то, что должно.
У него нет человека, ради которого можно рискнуть всем; нет цели, достаточно благородной тли хотя бы интересной, чтобы посвятить себя ей без остатка. В избытке у него по-прежнему лишь злости и желания отомстить, но разве этого достаточно, чтобы чувствовать себя полноценным?
Неужели только несчастья могут вот так сближать? Почему, лишь оказавшись под обломками собственной жизни, ты понимаешь, что вокруг тебя - живые люди, способные поддержать, и утешить, и помочь взглянуть на эти обломки как на почву для чего-то нового?
На алтарь высшего блага приносят в лучшем случае свои жизни, в худшем – человечность. Если высшее благо окажется обманом, смерть знает, как укрыть своих подопечных от разочарования. А вот утерянную человечность никто тебе не вернёт.
Сердце революции сгнило, пока разум воплощал ее по четкому, бескомпромиссному плану. Невозможно сражаться с монстрами, не став одним из них. Невозможно победить, не став среди них самым сильным.
Новый мир должен быть построен честно; но так уж сложилось, что, пока есть привилегия, найдутся и те, кто захочет решать, кто ее достоин, а кто нет.
Это было спокойствие человека, остановившегося и обернувшегося. И осознавшего, что можно больше не бежать.
— Это мой Замок. Я здесь король. И я собирался сообщить тебе, что назначаю тебя своим наследником.