Чрезмерная власть губительна.
Даже самы свободные люди оказываются связанными сетью обязательств, ошибок, совпадений и следствий.
Он танцевал только потому, что это ему нравилось, они же платили ему за это деньги.
Дорогие нашему сердцу люди никогда не исчезают навеки.
Нам не дано знать всего. Никто не заставляет нас раз за разом вспоминать всё то, что было с нами прежде, никто не даёт нам пожизненных гарантий и не представляет нам готовых схем и точных решений, избавивших бы нас от блужданий во мраке.
Самые тонкие и неуловимые, словно сонное видения, вещи невозможно узреть при свете дня или во тьме ночи - полуживые, извлечённые из неведомых глубин сознания, похожие на засыпающих на палубе рыб, мечтающих вернуться в море, они могут являть себя лишь ранним утром.
Все мы знаем ровно столько, сколько нам и положено знать.
Он помнил Нью-Йорк в пору своей юности, когда люди были куда искуснее и добрее, а городские нравы – невиннее и проще. Прихотливые дуги дорог, горделивый вид давно исчезнувших парусов, потные бока и гривы оставшихся в прошлом лошадей и даже давным-давно забытые наряды казались ему чем-то вроде возносившихся городом благодарственных молитв. Бог и природа, которым нравились его изящные линии, его кони, его деликатность и умение находить свое место в этом мире, одаривали его свежими северными ветрами и на удивление синим сводом небес.
Отчаяние может испытывать лишь тот, кому есть что терять.
Чудо редко происходит в точно назначенное время.
Быть сумасшедшим - значит чувствовать с мучительной ясностью боль и радость времени, которое уже минуло или еще не наступило.
Разум можно уподобить мышцам, кторые быстро атрофируются от бездействия.
И та и другая страдали от одиночества и мечтали о неземной любви. Им казалось, что эфемерный до поры предмет их обожания постоянно взирает на них, и потому, что бы они ни делали – шили, играли на фортепьяно, причесывались перед зеркалом, – они памятовали о его незримом присутствии.
Природа в отличие от людей сохраняет верность законам риторики и этики, ее грамматика ясна и недвусмысленна.
Одинокие люди порой обладают совершенно необъяснимым энтузиазмом. Когда что-то смешит их, заразительность и продолжительность их смеха позволяют судить о мере их одиночества.
В этом мире не следует руководствоваться снами, поскольку они скорее являются воротами, ведущими совсем в иной мир.
Только бездарности заучивают свои роли. Настоящие актёры в этом не нуждаются. Они пишут их сами.
« - Порой мне кажется, что город горит, будто он взят в осаду. Мы находимся в состоянии постоянной войны, жертвами которой падут все. Все мы умрем, и все мы будем забыты.
- Тогда что же здесь делаю я?
- Вы кого-нибудь любите?
- Да.
- Женщину?
- Да.
- Так идите к ней!
- А кто будет ее вспоминать?
- Никто. В том-то ведь все и дело. Вы должны заботиться о ней сейчас».
Февраль, если позволить ему растянуться, повредит наш разум и похитит наших детей.
Мировоззрение многих людей, сколь бы ущербным оно нам ни представлялось, обусловлено присущим им образом жизни и опытом. Они не любят ,когда кто-то пытается навязать им собственный взгляд на мир, тем более если он не подкреплен разумными доводами. Они никогда не поверят вам, понимаете? Мир поделен надвое - на одной стороне откровение, на другой разум. Если они когда-нибудь сойдутся, наступит золотой век. Здесь, в городе, предпочтение отдается именно разуму. Если вы будете исходить из чего-то иного - обязательно потерпите поражение. Вас тут же атакуют.
Одинокие люди порой обладают совершенно необъяснимым энтузиазмом. Когда что-то смешит их, заразительность и продолжительность их смеха позволяют судить о мере их одиночества. Если же их трогает какое-то чувство, оно как строка из лонгфелловской "Скачки Пола Ривира" тут же пробуждает все силы их души.