Некоторого восстановления численности вида часто бывает недостаточно, чтобы спасти его от исчезновения, не говоря уже о том, чтобы сохранить весь набор культурных элементов, необходимых ему для выживания.
Если просто взглянуть на обитающих в природе птиц и других животных, признаки культуры обычно не видны . Особенно явно наличие культуры ощущается тогда, когда она почему-либо разрушается. И тогда мы замечаем, что путь к ее восстановлению, то есть поиск ответов на вопрос: «Как мы живем в этом месте?», оказывается очень труден, а иногда и гибелен.
..вид – не просто банка с мармеладками одного цвета. Это несколько банок поменьше с мармеладками чуть разных оттенков в разных местах. От региона к региону генетика в пределах вида может различаться. Различаются и культурные традиции. Разные популяции используют разные орудия и разные миграционные пути, они могут по-разному звать друг друга и при этом рассчитывать на понимание. Все популяции по-своему отвечают на вопросы, как следует жить.
Когда человек совершает какое-то сложное действие, мы с гордостью говорим: это потому, что мы, люди, высокоразвитые существа. Если же нечто сложное совершают другие животные, мы впадаем в растерянность и чувствуем досаду оттого, что не понимаем причины такого поведения.
Мир переполнен красотой, недоступной человеческим органам чувств.
Если в целом наука, основанная на наблюдении за животными, и принесла человечеству какой-либо значимый вывод, то он таков: власть самок – будь то у бонобо, кашалотов, косаток или лемуров – направлена на поддержание стабильных отношений. Шимпанзе, должно быть, тоже слышали об этом краем уха, но глубоко вникать не стали.
Насилие, исходящее изнутри сообщества, – вот необычное качество шимпанзе.
Сказать по правде, происходящее действует мне на нервы. Эти требования самцов, чтобы все кругом признавали их статус, устрашающие крики, подчиненное ворчание, самки и молодняк, все время попадающие под перекрестный огонь чужого честолюбия, высокоранговые самцы, болезненно озабоченные сохранностью своего положения… Все это сильно меня раздражает. Не просто пустая трата общего времени, а самая настоящая тирания . «Они сами усложняют себе жизнь гораздо больше необходимого», – отваживаюсь высказаться я. «Да уж», – вздыхает Кэт. «Это похоже на жизнь в банде», – говорю я. «Скорее, на мафию», – предлагает свой вариант Кэт. Жизнь большинства шимпанзе полна неистовых желаний и стремлений. Они легко идут на то, чтобы поднять в своем зеленом море спокойствия штормовые волны. Даже самое безмятежное мгновение может враз обернуться всеобщим буйством.
В сущности, все проблемы, которые шимпанзе себе создают, вызваны агрессией самцов, одержимых собственным статусом. Бьющиеся в социальной сети навязанных амбиций, подавления, насильственного почитания, принуждения, межгрупповой вражды и время от времени убийственной жестокости внутри собственного сообщества, шимпанзе сами становятся своими злейшими врагами. Птицы и млекопитающие, за которыми мне приходилось наблюдать, защищают свои гнезда, своих партнеров, свои территории. Частые погони, а иногда и схватки – часть их жизни. И это мне понятно. Но ни одно существо, которое я изучал до сих пор, не производило на меня впечатление тщеславного . Так вот, шимпанзе – тщеславны. И это сугубо мужское тщеславие. Такое поведение хорошо мне знакомо. Легко понять, и по очень многим признакам, что шимпанзе действительно наши ближайшие родичи.
Наша планета опутана плотной сетью трагедий. И с жизнью на ней примиряет лишь то, что на фоне боли иногда все же вспыхивают искорки маленьких побед.