— Я не хочу быть твоим отражением! — Тогда я буду твоим отражением, — яростно прошептала она в ответ. — Нет, — это прозвучало сомнительно; за всю свою двадцатишестилетнюю жизнь я не научилась говорить ни «нет», ни «да» — никто не требовал от меня никаких решений. — Мышь и Венька
Ненависть свежа, мускулиста, яростна, не спать сутками для нее - плевое дело, не есть и не пить - легче легкого, никакой анемии, никакого застоя в крови, ее цвет - красный, ее камень - бриллиант, ее планета - Марс, ее знак зодиака - Лев, ее год - год Дракона. Ненависть правит миром.
Летать Рыба-Молот боялся всегда.
Боялся до тошноты, поэтому (подстраховки ради) всегда выпрашивал у бортпроводниц дополнительные бумажные пакеты. В разное время он летал с Библией, Кораном, Торой и Бхагавадгитой; с водкой и коньяком; с кубиком Рубика и детским тетрисом; с бессменной дзэн-чайкой по имени Джонатан Ливингстон, главное преимущество которой состояло в наличии крыльев. В зависимости от времени полета Рыба впадал то в ступор, то в легкий анабиоз, то в тяжелый неадекват. Взять его тепленьким не составляло труда: дарственная на квартиру - пожалуйста! заявление о вступление в ряды анархо-синдикалистов, а также КПРФ, РНБП и партии любителей пива - да ради бога! подпись под воззванием в защиту американских индейцев и пигмеев Руанды - базара нет! заключение контракта на передачу тела для медицинских исследований - говно вопрос, берите все органы, за исключением вырезанного аппендикса!..
Альтернативная проза для интеллектуально неразвитого Рыбы-Молота ассоциировалась с короткометражным кино Тринидада и Тобаго и характеризовалась двумя словами: "куча дерьма".
Он сразу почувствовал себя героем того самого сложнопостановочного голливудского блокбастера, гда повествуется о простых и честных людях, которые спасают мир. От дьявольских козней преисподней, падения астероидов, нашествия недружелюбных инопланетян, стремящихся поработить человечество; от черных дыр, сгенерированных недавно и с помпой запущенным швейцарским коллайдером; от насекомых-мутантов, взбесившейся техники, взбесившихся ученых-одиночек. Вот где работенка, достойная А. Е. Бархатова, на первый взгляд, скромного повара, а на второй - Супермена, Спайдермена, Человека-Молнии и Капитана Сорвиголова!
- А мне почему-то кажется, что вы видите меня насквозь...
- Не вижу!
- И чувствуете малейшие нюансы в движении моей души...
- Не чувствую!
- И читаете меня , как открытую книгу..
- Я вообще не читаю. У меня времени на чтение нет!
- Какой вы все-таки интересный мужчина!
Он пролистал еще несколько страниц. Подлючие, приваренные друг к другу не иначе как автогеном слова тут же впились ему в лицо мелкими иголками. А некоторые, особенно гнусные ("германофильство", "дрейфусары" и "неузнаваемый Д`Аржанкур") постарались повредить хрусталик и наехать на сетчатку с целью ее полного уничтожения.
Естественно, он (миротворец и конформист) не выпустит злость наружу, сумеет укротить её, как укрощает все эмоции, идущие вразрез с эмоциями собеседника.
Интернет - питательная среда для самых разных пороков и комплексов: гипертрофированное тщеславие, жажда превосходства, ложь во всех модификациях, откровенное манипулирование случайными собеседниками.
Конечно, Интернет - незаменимое средство для получения информации, там этой информации завались, стихийное бедствие какое-то, торнадо, смерч, цунами, но - нужно ли обычному человеку столько информации? и тысячную её долю не удастся переварить за всю жизнь.
На лице застыло выражение настороженности и неизбывной печали - как у человека, которого обстоятельства вынуждают быть лучше, чем он есть на самом деле.
...занозы этой разновидности не выходят наружу. Через слои эпидермиса они проникают всё глубже, ныряют в кровоток и, попутешествовав, прибиваются к сердцу. Чтобы остаться там навсегда.
Очистить мир от скверны вовсе не означает сделать его лучше.
Между правдой и ложью намного больше точек соприкосновения, чем кажется на первый взгляд. Главное же сходство состоит в следующем: и ложь, и правда забываются с одинаковой скоростью. Если они произнесены.
"Быть смелым", по Фэл, означает быть самим собой. Даже в том случае, если всё, что ты делаешь, - не получит большого резонанса, не будет встречено овацией. Рано или поздно (если ты искренен, если у тебя есть сердце и душа) - хлопки раздадутся. Пусть не очень громкие, пусть в незаполненном и на четверть зале.
Да что там нравилась – они с ума по ней сходили, по моей Анук. По девочке, от которой можно было ожидать чего угодно. Чего угодно за исключением нижнего белья.
прагматичный северный бабец (по давно заведенной традиции он по-настоящему заинтересован в твоей скромной персоне) может сымитировать все, что угодно, – от темперамента chica latina1 до множественного оргазма. Но лучше всего у бабца получается утренний кофе в постель и невинный вопрос, заданный еще более невинным голосом: «Что тебе приготовить на ужин, сла-адик?» На то, чтобы выкурить бабца из квартиры, уходит такая туча времени, что побриться ты уже не успеваешь.
Но разве в этом суть, если дело касается Анук? Суть состоит совсем в другом, и она так и норовит крючьями вцепиться тебе в горло: либо ты выбираешь Анук, либо ты выбираешь все остальное.
Все подчинено круговому движению рептилий. Все подчинено круговому движению. Круговому.
Сначала смерть поражает щиколотки и колени, кожа на них приобретает землистый оттенок, а потом и вовсе становится землей. Текущую по жилам кровь сменяет дождевая вода, сердце тоже видоизменяется: вместо маловразумительного, наполненного требухой мешка в груди у деда оседает крошечная мельница, она-то и качает воду. Возможно, это та самая мельница, которую мы с Анук смастерили в наше первое дождливое лето из щепок, жестянки и лопастей от старого вентилятора. Постоянно циркулирующая вода делает свое дело, не сразу, но делает: дедовы кости сыреют, покрываются тонким слоем коры и выпускают первые побеги. Именно они, а еще больше – живущие под корой насекомые привлекают птиц. Ничем другим объяснить появление в доме крапивников я не могу. За полгода до моего отъезда из поселка крапивники повадились прилетать из пиниевой рощи, садиться деду на плечи и что-то выклевывать в них.
Анук и сама была похожа на фреску, и так же, как от фрески, от нее веяло вечностью и тайной. А в местности, где мы родились, не очень-то любят связываться с тайнами, и уж тем более – с вечностью. Себе дороже.
Именно такие – голубоглазые, с рассыпающимися, как песочное тесто, мягкими волосами и целеустремленными подбородками, которыми только сваи заколачивать, – именно такие всегда нравились Анук.
Как и положено сотруднице продвинутого журнала, Дашка обмирала от Умберто Эко, хлопалась в обморок от одного упоминания о Саше Соколове и к месту и не к месту клялась святыми мощами вседержителя Набокова. К прочей мелкокалиберной шушере она относилась с прохладцей и так и норовила подлить в бочку меда даже не ложку дегтя, а ложку касторки. От этого ее заметки выглядели несколько странно и общий их пафос сводился к следующему: “Хотя если быть до конца принципиальными, то невозможно не указать и на проколы. NN, конечно, писатель любопытный, но, по-моему, ему жена изменяет. И вообще у него простатит, а дед его находился на оккупированной территории”.
Это была неудобная мысль. Но я поступила с ней так же, как обычно поступала с удобными мыслями. Я просто выкинула ее из головы.
Люди всегда безмерно удивляются, когда умирают.
Все хотели увидеть Апокалипсис и уцелеть. Но так не бывает, когда имеешь дело с концом света.
...мы пользовались правом молчания. И пока мы пользовались этим правом - мы оставались союзниками А значит, не знали друг о друге ничего. Роскошь всё знать могут позволить себе только враги.