То, во что ты веришь, навсегда становится твоей реальностью.
— Я не сумасшедшая. Нет. Хотя разве сумасшедший скажет что-нибудь другое? Вот вам кафкианство в чистом виде. Если ты не сумасшедший, но тебя объявили таковым, то все твои протесты только укрепят их в этом мнении.
— Сколько нужно психиатров, чтобы вкрутить лампочку?
— Не знаю. Сколько?
— Восемь.
— Почему восемь?
— Ой, только давайте без психоанализа.
- А вас, наверно, пошвыряло по свету.
- И не говорите. Посмотрел мир.
- И что вы о нем думаете?
- Языки разные, а всюду дерьмо.
- (...) Скоро мир взлетит на воздух, а ради чего, спрашивается?
- Не взлетит.
- Взлетит. Почитай газеты...
- А ты не читай.
Один вид любимого человека заполняет все твое существо, как не заполнит ни пища, ни кровь, ни воздух, когда тебе кажется, что ты был рожден для короткого мига и что вот он наступил, бог знает почему.
Как-нибудь познакомьтесь с лагерем смерти, доктор, а потом спрашивайте меня о том, что я думаю о боге.
– Человек – это то, что он о себе рассказывает, а рассказывает он по большей части неправду. Не надо копать слишком глубоко. Если ты уличишь кого-то во лжи, это унизит вас обоих. Легче жить, принимая вранье.
Она долго смотрела на него.
– Не называй меня «малышом».
– Почему?
– Я ненавижу тебя.
Брайан задумался и пожал плечами:
– Это нормально – ненавидеть того, кто нас будит.
Об абсолютной власти никогда не рассказывают одного: она не абсолютна. Как только ты обретаешь её, кто-ни будь тут же встает в очередь, чтобы её отнять. Принцы могут почивать спокойно, но не короли.
Джо кивнул. Сила - во всяком случае, почти вся сила - Видалии заключалась в том, что муха назвала себя ястребом. И такой силе подвластны лишь те, кто согласиться назвать муху ястребом, кошку - тигром, простого человека - королем.
Океан - кожа мира. И мне кажется, что Бог живет в каплях. Движется вместе с волнами, как пена. Когда я смотрю на океан, то вижу, что Он смотрит на меня.
Не бывает подарков — только отсроченные долги.
Об абсолютной власти никогда не рассказывают одного: она не абсолютна.
С возрастом, видимо, понимаешь, что у тебя за спиной встает новое поколение людишек, которые занимаются теми же бесполезными глупостями, что и предыдущее.
Время можно лишь взять напрокат, владеть им нельзя.
Люди всех сословий становились на колени и молили Бога, чтобы война осталась где-то там, далеко, и никогда не вошла в их дом.
Ему казалось, что любая раса в какой-то момент истории, в каком-нибудь месте оказывались "черномазыми". И как только черные перейдут в число респектабельных граждан, их неизбежно сменят другие козлы отпущения, возможно назначенные теми самыми черномазыми, которые только-только добились высокого положения.
Позволь тебе стать принцем, ты захочешь быть королём. Сделай тебя королём, захочешь быть богом.
Спустя пару минут Рарди уже сидел на носилках перед задними дверцами «скорой», женщины-полицейские уехали на патрульной машине, а один из санитаров пытался вынуть из руки Рарди высокую банку «Наррагансетта».
‒ У вас сотрясение мозга, ‒ сказал санитар.
Рарди отнял у него банку.
‒ Это не от пива.
Мне кажется, что некоторые грехи искупить нельзя. Сколько бы ты ни делал добра после, дьявол так и стоит в ожидании рядом с тобой, потому что твоя душа уже принадлежит ему. Или, может быть, дьявола нет, но вот ты умрешь, и Господь скажет: «Прости, но ты не можешь войти. Ты совершил то, что не подлежит прощению, отныне ты будешь один. Всегда».
Когда кто-нибудь что-то отбирает у тебя и ты ему отдаешь, никакой благодарности такие люди не чувствуют, они лишь понимают, что ты должен им еще и еще
Марв закурил «Кэмел».
— Долбаные чечнянцы.
Боб замер с лопатой:
— Чеченцы.
— Что?
— Они чеченцы, — сказал Боб, — а не чечнянцы.
Марв ему не поверил:
— Но страна-то Чечня…
Боб пожал плечами:
— Ты же не называешь ирландцев ирландиянцами.
Боб прошел от станции к станции. Via crucis. Остановился у четвертого изображения, где Христос встречает свою мать, поднимаясь с крестом на холм, на голове у него терновый венец, два центуриона стоят позади, сжимая кнуты; они готовы пустить их в ход, гнать его прочь от матери, на вершину холма, где его прибьют к тому самому кресту, который заставили волочить на себе. Раскаялись ли потом эти центурионы? Возможно ли здесь покаяние?
Или же некоторые грехи попросту непомерно велики?
Церковь утверждает, что таких грехов нет. Раскайтесь, уверяет Церковь, и Господь простит. Однако Церковь лишь интерпретирует учение, иногда не вполне верно. А вдруг как раз в этом Церковь ошибается? Вдруг некоторые души так никогда и не будут подняты из черных ям своего греха?
Если небеса считаются местом, куда стоит стремиться, то в аду душ должно быть в два раза больше.
Когда кассирша пробила все покупки, Боб полез за бумажником и ощутил словно толчок землетрясения, прошедший через все тело, — мгновенное потрясение. В горле стало горячо. В голове как будто вскипали пузырьки. И только когда это землетрясение миновало, горло остыло, в голове прояснилось и он протянул кассирше кредитку, до него дошло, как называется чувство, которое схлынуло так внезапно.Какой-то миг — может быть, даже несколько последовавших одно за другим мгновений, из которых было невозможно выделить самое яркое, — он был счастлив!