Если во что-то веришь, страдания не столь мучительны
"Так, наверное, и нужно начинать, - думал Бухер. - С самого начала. Не с воспоминаний, ожесточения и ненависти, а с самого простого. С чувства, что ты живешь. Живешь не вопреки чему-то, как в лагере, а просто - живешь".
Значит, будем жрать надежду, если нет ничего другого, - сказал Пятьсот девятый. - Будем жрать все остатки надежды, которые только сможем наскрести.
Надо рассчитывать только на то, что держишь в руке.
Жизнь есть жизнь. Даже самая маленькая.
Иногда умирает сотня людей, и ничего не ощущаешь, а иногда - один, с которым в общем-то не многое тебя связывает, а кажется, будто это тысяча.
Нужно всегда думать о ближайшей опасности. О сегодняшней. А завтра - о завтрашней. Все по порядку. Иначе рехнуться можно.
Это всего лишь дешевая фраза из плохого романа — что дух нельзя сломить. Я видел людей — настоящих людей, — которых они превращали в кричащих от боли животных. Почти любое сопротивление можно сломить; это вопрос времени и условий.
Жизнь есть жизнь. Даже самая жалкая.
— Нельзя ли выменять часы на еду, Лео? — спросил Пятьсот девятый.
— Сегодня ночью нельзя ничего выменивать. Даже золото.
— Можно есть печень, — заметил Карел.
— Что?
— Печень. Свежую печень. Если ее сразу же вырезать, она съедобна.
— Откуда вырезать?
— Из мертвецов.
— Откуда ты это знаешь, Карел? — спросил Агасфер через некоторое время.
— От Блатцека.
— Кто это Блатцек?
— Блатцек, в лагере Брюнн. Он сказал, это лучше, чем умереть самому. Покойники умерли, и их все равно сожгут. Он меня многому научил. Он мне показал, как прикидываться мертвым и как надо бежать, если сзади в тебя стреляют: зигзагом, неравномерно, то вскакивая, то припадая. А еще, как найти себе местечко в общей могиле, чтобы не задохнуться и ночью выбраться из груды тел. Блатцек многое умел.
— Ты тоже многое умеешь, Карел.
— Конечно. Иначе бы меня уже не было здесь.
- Коммунист? - спросил он. Пятьсот девятый покачал головой.
- Социал-демократ?
- Нет.
- Кто ж тогда? Кем-то ты ведь должен быть.
- Кусочком человеческой плоти, если угодно.
Но верить можно не только в Бога. На свете так много вещей, в которые можно верить.
Когда веришь во что-то, страдания уже не так страшны.
Наше воображение не умеет считать. И цифры не действуют на чувство - оно не становится от них сильнее. Оно умеет считать лишь до одного. Но и одного достаточно, если действительно чувствуешь.
Это только в дурацких романах пишут, будто дух сломить нельзя. Я знал прекрасных людей, которых превращали в ревущую от боли скотину. Почти всякое сопротивление можно сломить, нужно только время и подходящие инструменты.
Смерть так же заразительна, как и тиф, и в одиночку, как ни сопротивляйся, очень легко загнуться, когда все вокруг только и делают, что подыхают.
Удивительно, как легко отказываешься от того, с чем вчера, думалось, невозможно расстаться
Когда любишь, рождаются все новые страхи, о которых раньше и не подозревал.
- Могли и не спасать. Мечты спасать не нужно.
- Нет, нужно, - сказал Гребер, - А что же еще?
- Веру. Мечты придут опять.
Вам, должно быть, нелегко живется, если вы всё ещё верите в справедливость.
"Умирают всегда слишком рано, даже если человеку девяносто."
Просто счастливы нынче только коровы.
- Вы улыбаетесь, - сказал он, - И вы так спокойны? Почему вы не кричите?
- Я кричу, - возразил Гребер, - только вы не слышите.
Если не предъявлять к жизни особых претензий, то все, что ни получаешь, будет прекрасным даром.
Удивительно, как начинаешь понимать других, когда самому подопрет. А пока тебе хорошо живется, ничего такого и в голову не приходит.