Она чувствовала себя слабой и утомленной, как это часто бывает с людьми весной, когда снег только что начинает таять
Боже, смилуйся надо мной; я поступил несправедливо, променяв ее на старую усадьбу! Разве поля и леса могут мне заменить человека? Они не могут ни смеяться со мной, когда мне весело, ни утешить, когда мне грустно! Ничто в мире не может заменить любимого человека
— Господи, помоги мне! Господи, помоги мне! — рыдала она. — Я и не подозревала, что в моем сердце столько злобы! Ты знаешь, Господи, что за все это время я ни разу не думала о мести Ингмару. Ах, Боже мой, не допусти меня до этого греха! Горе опасно! — воскликнула она, сжимая руки. — Горе опасно! О, горе опасно!Гертруда сама не вполне ясно сознавала, что хотела сказать этими словами; она чувствовала только, что сердце ее было подобно саду, лишившемуся всех цветов, в котором царит печаль и растут терния и ядовитые растения.
„Нет, отец, — скажу я, — Бритта — не дурная женщина, а только очень гордая“. — „Это почти одно и то же“, — скажет отец.
— Если я возьму своих единомышленников за руки и почувствую поддержку, то смогу пройти, не оступившись, по узкой тропе праведности. — Да, — сказал Ингмар, — однако тогда в этом мало твоей заслуги.
— Здесь собрались все, кто задумался над словами Хелльгума, услышанными от него этим летом. Большинство из нас принадлежит к старинному роду, члены которого всегда стремились идти по Божьему пути, и если Хелльгум может нам в этом помочь, то мы последуем за ним.На следующий день в приходе разнеслась новость, что в Ингмарсгорде основали новую секту, члены которой утверждают, что только они познали истинное христианство.
Нельзя оставаться спокойным, когда теряешь самое дорогое на свете
— Да, Бритта понесла свое наказание, теперь наш черед.Старуха хотела этим сказать, что они будут готовы оказать господину депутату любую услугу в благодарность за то, что он развязал им руки. Но Ингмар иначе понял эти слова. Он вздрогнул, словно проснувшись ото сна. «Что сказал бы на это отец? — подумал он. — Если бы я все рассказал ему, что бы он ответил? — „Не думай, что тебе позволено насмехаться над справедливостью Божией, — сказал бы отец. — Не думай, что он оставит безнаказанным, если ты взвалишь на одну Бритту всю ответственность. Если отец отталкивает ее, чтобы сделать тебе приятное и занимать у тебя деньги, то ты-то должен следовать Божьему пути, Ингмар Ингмарсон-младший“.
— Послушай, что я скажу тебе, Колос Гуннар, — произнес он, — ты слышал здесь проповедь истинной свободы, какую завещал нам Лютер, но здесь никогда не было свободы возглашать новые учения, которые завтра же рассыплются прахом.— Господин учитель хочет заставить нас думать, что все новое ложно, раз оно касается учений, — возразил Гуннар спокойнее, как бы раскаиваясь в своей резкости. — Он хочет, чтобы мы применяли новые методы при разведении скота и в хозяйстве употребляли новые машины, но не хочет, чтобы мы знакомились с новыми орудиями для возделывания нивы Господней.Учитель начинал думать, что Колос Гуннар не хотел сказать ему ничего дурного, как это ему сначала показалось.— Не хочешь ли ты этим сказать, — шутливо произнес он, — что здесь стоило бы проповедовать какое-нибудь другое учение, кроме лютеранского?— Здесь дело не в новом учении, — продолжал резко Гуннар, — а в том, кто может проповедовать, а кто нет.
— Господин учитель забыл, что теперь мы уже взрослые, — сказали они. — Он думает, что стоит ему ударить по кафедре, и мы сейчас же начнем слушаться.Они продолжали говорить о том, что хотят послушать новых проповедников, и уже обсуждали вопрос, кого им позвать — вальденсов или баптистов.Учитель в ужасе уставился на присутствующих. До сих пор в каждом лице он видел только детские черты. Но теперь круглые пухлые щечки, светлые волосики и невинные глазки исчезли, учитель видел перед собой толпу взрослых бородатых людей с сердитыми лицами, и понимал, что не имеет над ними никакой власти. Он даже не знал, как ему говорить с ними. А они кричали и шумели, все громче и громче.
— Что тебе сказали эти голоса, Гертруда? — торжественно спросил он.— Они сказали мне, что я попала в сети греха, и нечистая сила заберет меня, если я буду продолжать танцевать.— Ну, так слушай, что они сказали мне, — произнес Ингмар. — Мне казалось, что все старики Ингмарсоны грозят мне и проклинают меня за то, что я хочу стать кем-то еще, кроме крестьянина, и ищу себе другого места, кроме леса и пашни.
— Я мечтал, — говорил он, — что после долгой жизни ты будешь сидеть у моего смертного ложа, а я буду благодарить тебя за долгую счастливую жизнь!В это мгновение жена увидела бегущую из-под двери тонкую струйку воды. Этого она не могла вынести.В отчаянии она протянула к мужу руки.— Пусти меня! — воскликнула она. — Я не могу сидеть здесь взаперти и ждать смерти, я люблю тебя, но вынести этого я не в силах!
...умирать легко, но жить тяжело.
Дети остановились, они плакали и выглядели несчастными.— Куда же вы шли? — спросил один из мужчин.Тогда младшие горько заплакали, а старший мальчик сказал:— Мы не хотим ехать в Иерусалим, мы хотим домой.И долго еще после того, как детей вернули на станцию и рассадили по вагонам, они продолжали плакать и кричать:— Мы не хотим ехать в Иерусалим! Мы хотим домой!
после долгого отсутствия не хочется слышать ничего неприятного, а, наоборот, хочется, чтобы вокруг все было весело, светло и радостно
— Конечно, у тебя так много друзей, что тебе ничего не стоит потерять одного из них.
«О чем вы говорите, господин пастор?» — спросила она, наконец. — «Он привез с собой домой Бритту, — отвечал пастор, — и поверьте мне, матушка Мерта, этим он заслужил себе уважение на всю жизнь».«Ах, нет, нет, что вы», — сказала старуха.«Я чуть проповедь не забыл, когда увидел их в церкви. Этот пример был лучше всякой проповеди. Ингмар будет отныне служить нам образцом, как и его отец».
«Это, наверное, бывает так, — думала она, — деревья спокойно спят всю зиму, и вдруг им начинает сниться сон. Им снится, что наступило лето, поля покрыты зеленой травой и волнующимися хлебами, а на розовых кустах сверкают только что распустившиеся цветы. Пруды и канавы пестрят водяными лилиями, камни обвиты ползучими стебельками повилики, а всю землю в лесу закрывает дикий жасмин и анемоны. И вот, среди цветущих кустарников и зеленеющих полей деревья спят, видят себя обнаженными и начинают стыдиться своей наготы, как это часто бывает во сне с людьми.Лиственные деревья в смущении думают, что все смеются именно над ними. Осы жужжат как-то особенно насмешливо, вороны высмеивают их, и все другие птицы хохочут и дразнятся. „Что же нам сделать, чтобы прикрыть себя?“ — думают в отчаянии деревья. Но ни на ветвях, ни на сучьях они не видят ни единого листочка, и их охватывает такое сильное беспокойство, что они просыпаются.И, оглядываясь еще в полусне, они думают: „Славу Богу, это был только сон! Нигде не видно и следа лета. Хорошо, что мы не проспали!“Но, присмотревшись лучше, они замечают, что лед на озере уже растаял, трава и подснежники пробиваются из-под земли, а под их собственной корой уже бродят живительные соки. „Хоть лето еще и не наступило, но все-таки пора вставать и приниматься за свое убранство!“И вот березы торопятся выпустить на кончиках ветвей маленькие желтовато-зеленые клейкие листочки, а липы между тем покрываются зеленым цветом. Листья на ольхе выходят какими-то смятыми и недоделанными, словно маленькие уродцы, а на рябине, наоборот, они выбираются из почек уже во всей своей красе».
— Учитель сказал, что мы не должны этому верить. — Учитель никому не может запретить верить в то, что человек видит и знает сам.
— Спасибо, что ты заставила меня заплакать, — сказал он. Голос его звучал нежно и мягко, как всегда говорил его отец, старый Хок Маттс. — Я покажу тебе кое-что, что не решился показать другим, — продолжил он. — Когда я нашел Гунхильду, в ее руках было письмо от отца, я взял его, так как считал, что больше других имею право прочитать его. Я покажу его и тебе, ведь у тебя тоже на родине остались старики родители.Гертруда взяла письмо и прочла его, а потом взглянула на Габриэля.— Так это и убило ее? — спросила она.Габриэль кивнул головой:— Да, я думаю, что это и убило ее.Гертруда громко воскликнула:— Иерусалим, Иерусалим, ты отнимаешь у нас всех братьев! Мне кажется, что Бог покинул нас! — рыдала она.
«ничего нет на свете хуже, чем изменить другу, который надеется на тебя.»
«смелый может стать добрым спутником, даже если поначалу у него маловато умения.»
«никогда не следует отчаиваться раньше времени и тем самым обрекать на гибель себя и других. Всегда есть выход, только надо уметь его найти!»
И все-таки ты поэт, Йёста, с этим прозвищем тебе придется смириться. Ты пережил больше поэм, чем иные поэты написали.
Ведь разум да рачительность и должны возвышать тех, кто ими наделён.