Логическая ошибка анархистов заключается в том, что они считают человека добрым по натуре. Тем самым они кастрируют общество, так же как теологи («Бог есть добро») кастрируют Господа. Это — сатурническая черта.
Я любопытен по натуре - для историка это необходимо. Ты - либо историк по крови, либо вечно скучающий пень.
. В таких случаях он призывает на помощь иронию — классическое оружие побежденных.
Народ состоит из отдельных индивидов и свободных людей, тогда как государство слагается из цифр.
Оказывается, что под человечным законом - слоем ниже - действует закон зоологический, а под ним, в свою очередь, - закон физический. Мораль, инстинкт и чистая кинетика - вот что определяет наши поступки.
Единого Бога нельзя постичь, тогда как со многими богами человек беседует на равных: может, как их изобретатель, а может — как первооткрыватель. В любом случае, он им дал имена.
Он [историк] – судья мертвых, хотя давно смолкло ликование, шумевшее вокруг могущественных владык, хотя триумфы их и их жертвы, их величие и их позор позабыты
Звучит сложно, но на самом деле все просто, ибо анархичен каждый — как раз это и является в нем нормальным. Анархичность, правда, с первого же дня ограничивается отцом и матерью, государством и обществом. Стихийную силу урезают и отнимают, такого не избежать никому. Нужно смириться с этим. Однако анархическое остается на дне как тайна, чаще всего не осознаваемая и самим носителем. Оно может вырваться из человека как лава, может его уничтожить, может освободить.
Здесь следует различать: любовь анархична, брак — нет. Воин анархичен, солдат — нет. Смертельный удар анархичен, убийство — нет. Христос анархичен, Павел — нет. Но, поскольку анархическое является нормальным состоянием, оно наличествует и в Павле тоже — и иногда мощно вырывается из него. Речь идет не о противоположностях, а о стадиях. Всемирная история движется анархией. Короче говоря: свободный человек анархичен, анархист — нет.
"Упадок языка – не столько болезнь, сколько симптом. Симптом иссякновения живой воды мироздания. Слово еще имеет значение, но уже утратило смысл. Оно все чаще заменяется цифрами. Становится непригодным для поэзии, недейственным в молитве. Духовные наслаждения вытесняются грубыми удовольствиями."
Так говорил Тоферн. На семинаре он останавливался на этом подробнее:
"Всегда, более или менее тайно, люди радовались жаргону, книгам, которые продаются из-под полы и прочитываются в один присест. Но в какой-то момент их объявляют образцом. И тогда начинает доминировать третий тон".
Под "третьим тоном" Тоферн понимал самый низкий уровень, на котором именуются вещи и виды деятельности. Говорить о тех или других можно в возвышенном, общеупотребительном или низменном тоне; каждый тон хорош на своем месте.
"Если употребление низменных слов становится обычным явлением в обиходной речи или тем более в поэзии, с этим, как правило, сочетается атака на возвышенное. Тот, кому нравится жрать и даже хвастаться этим, тем самым отметает от себя подозрение, что в хлебе он видит чудо, воплощающееся в каждой трапезе.
Такого рода профанация стимулирует низкие формы веселья. Голова может возвыситься и стать челом (а лицо – ликом), но она может и скорчить рожу. Последняя вызывает веселье там где она появляется в пандемониуме; боги тоже смеялись над Приапом. Паяц уместен в интермеццо. Овладевая сценой как buffo assoluto, он превращает ее в кривое зеркало.
На представлениях opera comica я всегда видел, как несколько зрителей выходят из зала, едва начинает греметь смех. Это больше чем вопрос вкуса. Существуют такие виды коллективного удовольствия, а тем более ликования, которые свидетельствуют о непосредственно грозящей опасности. Добрые духи, столкнувшись с чем-то подобным, покидают дом. В римских цирках, прежде чем проливалась кровь, занавешивали изображения богов".
Мы терпим крушение не из-за наших мечтаний, а потому, что мечты наши были недостаточно прочными.
Когда почва становится ненадежной и дом в любой момент может рухнуть, все взгляды обращаются на дверь.
Разговор с человеком, который сразу заявляет, что он реалист, скорее всего, очень скоро вызовет у тебя раздражение. Такой человек обычно имеет ограниченное представление о реальности, так же как идеалист — ограниченное представление об идеях, а эгоист — ограниченное представление о «я». Все они наклеивают на свободу ярлык.
Свобода имеет широкую шкалу, и граней у нее больше, чем у бриллианта
Я не хочу вступать в спор с обществом - например, чтобы улучшить его; для меня главное - не подпускать его к себе слишком близко.
Феномен самоубийства показывает, что бывают вещи куда хуже, чем смерть.
Недостаток идей... вызывает необъяснимую тоску, подобную туману, сквозь который не проникает солнце. Мир становится бесцветным
Обязательное школьное образование - это, по сути, способ, позволяющий обкорнать природные способности человека и сделать его пригодным для эксплуатации. То же самое относится к всеобщей воинской повинности.
Я не неверующий,а человек, ищущий то, что достойно веры.
(...) Пустого времени быть не должно, ни одной минуты без духовного напряжения и наблюдательности. Тот, кому удается вести жизнь как игру, найдет мед в крапиве и в болиголове; даже недоразумения и опасности доставляют ему наслаждение.
- Дорогой друг, где вы пропадали, вас так давно не было видно? - Я жил.
И как правильность поступка узнаётся, в частности, по тому, что в нём замыкается также минувшее, так и любовь Сильвии ко мне высветилась в новом свете. Я понял, что с предубеждением рассматривал её саму и её мать и что я, ибо легко получил её, слишком легкомысленно обошёлся с нею, как принимают за стекло драгоценный…
Жизнь нельзя подгонять; она должна замедлять свой бег, как большая река, несущая свои воды в море. В той мере, в какой она с годами набирает глубину и внутреннюю силу, несет она с собой золото, корабли, азарт и неожиданные сюрпризы.
Те толпы, которые привлекают к себе шарлатаны и чудо-целители, объясняются не только легковерность масс, но и их недоверием к медицинским учреждениям, и особенно к тем способам, которыми те автоматизируются. Все эти колдуны, как бы неуклюже они не занимались бы своим ремеслом, всё же отличаются от медицинских учреждений в двух важных пунктах: во-первых, они рассматривают больного как нечто цельное, и, во-вторых, они преподносят исцеление как чудо. Именно это и соответствует пока ещё здоровому инстинкту, и на этом и основывается исцеление.
Подозрительным и крайне настораживающим является то всё увеличивающееся влияние государства на сферу здравоохранения, оправдываемое чаще всего предлогами социальной заботы. К тому же вследствие всё большего освобождения врачей от требований соблюдения врачебной тайны, следует посоветовать всем во время консультаций сохранять осторожность. Никогда нельзя знать, в какую статистику вас вносят, причём это касается не только медицинских учреждений. Все эти лечебницы с их наёмными и малооплачиваемыми врачами, это лечение под наблюдением бюрократии, всё это внушает подозрения, и всё это внезапно, за одну ночь, может превратиться в нечто пугающее, причём не только в случае войны. То, что в этом случае все эти содержащиеся в образцовом порядке картотеки снова станут источником документов, на основании которых можно будет интернировать, кастрировать или ликвидировать – это, по меньшей мере, не является невероятным.
Сегодня ещё исцеление исходит от божественного, и важно, чтобы человек хоть немного догадывался бы об этом, и мог бы этим пользоваться. Больной, а вовсе не врач, является сувереном, дарующим исцеление, которое он сам посылает из тех своих резиденций, которые остаются неуязвимыми. Он обречён только, если он сам утратит доступ к этим источникам. Человек в агонии часто похож на заблудившегося и ищущего выход. Он найдёт этот выход в этом мире, или в ином. Уже не раз видели, как выздоравливал тот, кого списали со счёта врачи, но всё же не тот, кто сдался сам.Избегать врачей, полагаться на правду тела, но всё же внимательно прислушиваться и к их голосу – вот лучший рецепт для выздоравливающего. Это относится и к Ушедшему в Лес, который должен быть готовым к таким ситуациям, в которых любая болезнь, кроме смертельной, считается слишком большой роскошью. Так и нужно относиться ко всему этому миру больничных касс, страховых агентств, фармацевтических фабрик и специалистов: сильнее всего этого тот, кто может от этого отказаться.