– У тебя не все дома? Ты же вроде успокоился!– Успокоился, – ледяным тоном соглашается Уорнер. – Пока ты не коснулся моих волос!– Ты сам попросил тебя подстричь!– Ничего подобного, я просил только подровнять концы!– Я так и сделал!– Это, – говорит Уорнер, поворачиваясь, чтобы я могла увидеть ущерб, – не называется «подровнять концы», безрукий придурок!Я ахаю. На затылке пучками торчат неровные пряди – выстрижены были целые полосы.При виде своей работы Кенджи морщится, кашляет и сует руки глубже в карманы:– Ну, это… Пойми, чувак, красота – понятие субъективное…
Одиночество – странная штука. Оно подкрадывается медленно и тихо, сидит рядом с тобой в темноте и гладит тебя по волосам, когда ты спишь.
И даже когда ты готова расстаться с одиночеством, вырваться на свободу, стать новым человеком, одиночество, как давний друг, отражается рядом с тобой в зеркале, глядит тебе в глаза и подбивает попробовать прожить без него. Ты не можешь подобрать слова, чтобы побороть себя и прокричать, что одиночества недостаточно, никогда не было достаточно и никогда не будет достаточно. Одиночество – желчный и жалкий компаньон. Иногда оно просто не отпускает.
Одиночество обволакивает твои кости, стискивая так сильно, что ты почти не можешь дышать, почти не слышишь биение своей крови, когда оно поднимается по твоей коже и касается губами мягких волосков у тебя на затылке. Оно оставляет ложь в твоем сердце, ложится рядом с тобой на ночь, пиявкой высасывает свет из каждого уголка. Это вечный компаньон, держащий тебя за руку, лишь чтобы дернуть вниз, когда ты пытаешься встать, сдерживающий твои слезы, лишь чтобы отправить их вниз по твоему горлу – комком. Одиночество пугает тебя, просто стоя рядом.
"В самые мрачные темные дни тебе приходится искать пятнышко света, в самые холодные - капельку тепла. В самые блеклые дни надо смотреть вперед и вверх, а в самые грустные нужно держать их открытыми, чтобы дать им выплакаться. А затем просохнуть. Чтобы у них появилась возможность вымыть изнутри всю боль и уже потом снова смотреть на все вокруг свежим и чистым взглядом."
«Потому что очень трудно быть добрым к миру, когда ты всю жизнь испытывал только ненависть. Потому что очень трудно видеть хорошее в мире, если ты видел только страх и ужас.»
Как это странно — никогда не знать покоя. А лишь знать, что, куда бы ты ни шел, тебе негде укрыться. Что боль может в любой момент обрушиться на тебя. Я никогда не чувствовала себя в безопасности: ни выходя на улицу, ни все 14 лет, что я прожила дома. Психушка каждый день убивает людей, этот мир уже научил меня страху, а мой дом — по-прежнему то место, где отец каждую ночь запирал меня в комнате, а мать беспрестанно орала на меня, потому что я чудовище, которое ей приходится растить.
Она всегда говорила, что все дело в моем лице.
Есть в моем лице что-то такое, повторяла она, чего она на дух не переносила. Что-то в моих глазах, в том, как я смотрела на нее, что-то в самом факте моего существования. Она всегда кричала, чтобы я не смотрела на нее. Как будто бы я брошусь на нее. «Не смотри на меня!» — визжала она. Не смотри, и все тут.
Однажды она засунула мою руку в горящий камин.
Просто посмотреть, загорится ли она. Просто проверить, нормальная ли у меня рука, сказала она.
Мне было тогда 6 лет.
Я запомнила это, потому что у меня был день рождения.
— Наверное, это здорово, когда ты сам в себе так уверен. — Ты тоже уверена в себе, — говорит он. — Ты упорная и неунывающая. Храбрая. Сильная. Нечеловечески красивая. Ты могла бы завоевать весь мир. Я смеюсь и заглядываю ему в глаза. — Я часто плачу. А завоевывать мир мне неинтересно. — Вот этого мне не понять никогда.
Любовь — это жестокая, бездушная тварь.
Одиночество — это такая странная штука.
Оно наползает на тебя тихо и спокойно, устраивается рядом с тобой в темноте, гладит тебя по головке, пока ты спишь. Оно обволакивает тебя изнутри, сжимая так крепко, что тебе становится трудно дышать, ты почти не чувствуешь пульса своего сердца, а оно бросается на тебя, добирается до затылка и касается своими губами крошечных волосков сзади на шее. Оно оставляет ложь в твоей душе, лежит рядом с тобой по ночам, высасывает свет из всех уголков. Оно твой постоянный спутник, оно жмет тебе руку лишь для того, чтобы дернуть тебя вниз как раз в тот самый момент, когда ты стараешься подняться.
Ты просыпаешься утром и размышляешь над тем, кто же ты такой на самом деле. Тебе не удается заснуть ночью, и ты лежишь на кровати и трясешься. Тебя гложут сомнения-сомнения-сомнения:
надо
или не надо
а стоит ли
почему нет
И даже когда ты готов отпустить. Когда ты готов освободиться. Когда ты готов стать совершенно новым и совсем другим. Одиночество — твой старый друг, оно стоит рядом с тобой в зеркале, смотрит тебе в глаза и бросает тебе вызов — попробуй-ка прожить теперь без него. Ты не находишь слов, чтобы бороться с самим собой, чтобы воевать со словами, повторяющимися снова и снова, — ты еще недостаточно готов, недостаточно силен, недостаточно, а достаточно не будет никогда.
Одиночество — горький и никудышный компаньон.
Иногда бывает так, что оно так и не отпускает тебя всю жизнь.
Эта девушка разрушает меня. Девушка, прошедшая последний год в сумасшедшем доме. Девушка, которая не колеблясь пристрелить меня за попытку поцеловать ее. Девушка, сбежавшая с другим мужчиной, лишь бы убраться от меня подальше. Ну как в такую не влюбиться!
Почаще сглатывай слезы, и начнет казаться, что в горле у тебя кислота.
Здесь, по сути, две строчки. Шрифт похожий на тот, какой обычно бывает у самой банальной пишущей машинки. В самом низу его торса я читаю:
ад пустое место.
все черти здесь.
Да. Интересно. Да. Конечно.
Мне очень хочется немедленно куда-нибудь прилечь.
— Книги, — говорит он, натягивая трусы на талию и застегивая молнию штанов, — легко уничтожить. Но слова будут жить, пока люди их помнят. Татуировки, например, вообще очень сложно забыть. — Теперь он застегивает пуговицу на штанах. — Мне кажется, скоротечность жизни, особенно в наше время, заставляет людей чернилами писать на коже. Это как бы напоминает о том, что мы отмечены миром, что мы еще живем. И что мы никогда не забудем.
Пытка не является таковой, если есть хоть малейшая надежда, что она прекратится.
Как будто время - это такая вещь, которая может реально закончиться. Как будто оно измеряется некой чашей, выданной нам при рождении, и, если мы начинаем поедать его слишком быстро или помногу или тогда, когда этого делать не рекомендуется, тогда время тратится, съедается и считается использованным.
Но время - это то, что находится за пределами нашего понимания. Оно бесконечно, оно существует вне нас. Мы не можем сами истратить его. Время продолжает двигаться вперёд даже тогда, когда мы сами уже этого делать не способны.
Люди зачастую забывают, что лгут ртом, а правду говорят глазами.
О-Боже-что-же-такое-я-говорю! Откуда только я беру эти слова, где я их нахожу, с какого неведомого дерева я их срываю… Они будто сами собой вырастают у меня во рту, и иногда, когда я слишком сильно нажимаю на них зубами, на глагол или местоимение, они становятся то горькими, то сладкими, но вот теперь они на вкус как нежность-и-сожаление-и-врешь-врешь-не-проведешь-и-все-они-застревают-у-меня-прямо-в-горле.
Я хочу быть с тобой, и мне плевать на то, что это может быть трудно. Мне все равно, если даже для этого придется много работать, потому что отношения и не должны быть простыми, Джульетта. Это работа. Это работа каждый день. И да, конечно, это сложно, это действительно очень сложно, но я готов трудиться день и ночь, и мне все равно. Я все равно хочу этого. Я все равно хочу тебя.
Меня всегда учили, что главное — это власть и боль. Власть получаешь, боль причиняешь. Я ни о чем не грущу. И беру все, что возможно.
Люди зачастую забывают, что лгут ртом, а правду говорят глазами. Приведите человека, который что-то спрятал, в отдельную комнату и спросите, где он это спрятал. Он скажет, что ничего не знает, что он вообще ничего не прятал, но почти всегда взгляд его будет направлен на «тайник».
Для того чтобы умереть, не надо ничего делать.
Мы можем прятаться в кладовке под лестницей всю свою жизнь, но смерть все равно найдет нас. Она придет в невидимом плаще, взмахнет волшебной палочкой и заберет нас с собой как раз в тот момент, когда мы меньше всего ожидаем встретить ее. Она сотрет все следы нашего существования на этой земле, и причем все это она сделает совершенно бесплатно. И она ничего не попросит взамен. Она отвесит глубокий поклон на наших похоронах, примет похвалу и одобрение за хорошо проделанную работу и тихо исчезнет.
А вот жить, например, гораздо сложнее. Есть одна вещь, которую мы постоянно делаем и о которой нельзя забывать.
Мы постоянно дышим.
В самые темные дни необходимо искать светлое место, в самые холодные дни необходимо искать теплое место; в самые суровые дни необходимо смотреть только вперед и наверх, а в самые печальные дни необходимо держать глаза открытыми и позволить им пролить слезы. А затем позволить им высохнуть. Дать им шанс смыть боль ради того, чтобы взгляд снова был ясным и чистым.
Но время-это то,что находится за пределами нашего понимания.Оно бесконечно,оно существует вне нас.Мы не можем сами истратить его,или потерять его ход,или найти способ удержать его.Время продолжает двигаться вперед даже тогда,когда мы сами уже этого делать не способны.
«Синонимы знакомы друг с другом как старые коллеги, как добрые друзья, которые многое вместе повидали на своем веку. Они обмениваются историями, воспоминаниями о своем происхождении, но при этом иногда забывают о том, что, хотя они и похожи, вместе с тем они совершенно разные и, хотя они обладают общими чертами, один из них никогда не станет другим. Потому что тихая ночь и спокойная ночь — совсем не одно и то же, так же как твердый человек и решительный человек или яркий свет и ослепительный свет, потому что то, как эти слова вклиниваются в предложения, может изменять смысл всего сказанного.
Они совсем не одно и то же.»
Wars require enemies, and I can't seem to find any.