У сбывшихся желаний есть дурная привычка терять вкус.
Мой мир рухнул. На его развалинах я вольна делать что угодно. Говорить с призраками. Курить крепкий вишневый табак. Целоваться.
Его умение любить было погребено под логикой и сарказмом, как цветы под снегом.
Чем трагичнее и зрелищнее сказка, тем больше в ней видят правды.
– Извини… я увидел твой мотоцикл, потом тебя… спрятался за углом, решил подождать и напугать. А вместо тебя этот! Думал, он и мухи не обидит, а тут… ты видела? У него тесак! И… конфеты! Извращенец!
Мне даже жаль его. Хлопнув по его широкому плечу, я двигаю к мотоциклу.
– Ты кретин, Дэрил. Будто не знаешь, что обидеть Художника может каждый, а выжить после этого – единицы. Поехали.
– Это тоже неоднозначный вопрос – способен ли автор убить героя. — А вы думаете, он может его лишь создать? – Кто-то создал мир, ло. Кто-то создал нас. Но разрушаем и убиваем только мы сами. Не согласны? Где гуляет наш автор?
В висках стучало, будто камни падали в море. Она понимала цену каждого из камней. Ее надежды. Наивно выстроенные планы. Еще более наивная вера в собственные смелость и ум. И… привязанности, прежние и обретенные, ставшие вдруг такими тяжелыми и осязаемыми. Падали одна за другой.
Последний камень взорвался осколками и поднял столп воды.
«У меня нет секретов». – Будут. У всех они появляются. Взрослых без секретов не бывает.
Может быть, все они считали, что ей нужно побыть наедине со своим ржавеющим, одичалым, потерявшимся прошлым. Вероятно, они были правы.
– Мы припоминаем друг другу слишком много плохого. Не находишь? Почему так? Потому что мы уже не дети. Но произносить этого не хотелось.
Разочарование в чем-то, чего ждешь долго-долго, болезненно. Ер после этого выживают. И это помогает многое обрести. Например, свободу от собственных иллюзий. Детских заблуждений. Беспочвенных надежд.
Может быть, лучшее в ветрах странствий — то, что однажды они показывают дорогу домой.
<...> даже когда всем хорошо, кому-то все равно плохо. Вопрос – только в пропорциях.
Вот есть такие люди: все время вроде бы с тобой, а вроде и нет. Далеко-далеко, а может, близко-близко, а может, нет их вовсе. Но ты понимаешь, почему так дорожишь ими, когда вдруг вы начинаете говорить. Эти разговоры очень освежают, словно воздух после грозы.
— Он рассказывал такие добрые сказки и делал такие злые вещи. Разве так бывает?<...> — Чем красивее сказки, тем злее поступки.
- Заведи друзей, Ева. Или верни старых. Знаешь... ты никогда не будешь так мечтать один, как мечтаешь, когда с тобой друг. Нет ничего прекраснее общей мечты.
– Чтобы заслужить репутацию умного и меткого критика, надо сначала научиться угадывать, что подумает большинство. Чтобы они чувствовали себя… умными, понимаешь? Подумавшими так же, как «в газете». А то, что кто-то просто украл еще не оформившуюся мысль… – она полезла в сумочку и выудила оттуда сигареты, – это ерунда. У нас чего только не воруют.
Ласкез невольно рассмеялся. Мирина Ир закурила. Когда она выдохнула первое облачко дыма, он все же уточнил:
– То есть суть вашей профессии – не давать свою оценку, а предугадывать чужую? Разве это не скучно?
Женщина снова подняла брови и покачала головой с некоторым самодовольством:
– У меня уже есть репутация. Я пишу то, что думаю. Я больше не ворую мысли, я их дарю. Вот так.
«Противно. Противно. Противно быть не собой». Противно сдохнуть не собой. Вот что хуже всего.
Прелесть детектива в том, что автор почти всегда достаточно заботлив, чтобы бросить читателю хлебных крошек. Как... в сказках. Идя по этим крошкам, читатель находит развязку и искренне думает, что сделал это, потому что крошки обронили случайно. Иногда даже ругает предсказуемый финал, не совсем понимая, что суть книги не в финале, а в цепи событий, которые к нему привели, и вот их-то не предугадать, потому что они могут быть какими угодно.
— Он слишком тяжело ей болел. Это всегда заметно, если, конечно, читатель внимателен. Книга, которой автор болел по-настоящему... она колет тебя иголками или даже режет ножами. Ты зачастую даже не понимаешь причин и, конечно же, не замечаешь ни иголок, ни ножей, но чувствуешь. И если ты вдруг увидишь...
— ... то невольно начинаешь задавать себе вопрос, сколько этих ножей торчит у автора в груди.
– Нельзя стать бесстрашным, не познав страха, который полностью сожрет тебя изнутри. Только после этого поймешь, зачем нужно бесстрашие и как оно работает.
- Он был бы доволен это услышать. Кажется, он падок на похвалы.
- Большая часть живых существ на них падка. Думаю, ты тоже, красотка.
- Красотка - это не похвала. - Тэсс скрестила на груди руки. - Это какая-то чушь.
- Да ладно. - Варджин слабо качнул хвостом и оскалил зубы в хитрой усмешке. - Напрягаешься, будто я предлагаю немедля завести выводок. Просто ты интересная. Мне приятно на тебя смотреть и разговаривать. Я имею право об этом сказать.
- А я - сделать вид, что ты разговариваешь со стеной.
Ее собственная мечта разбилась, и она просто стащила чужую. Пусть случайно, пусть не успев даже опомниться и понять, что делает… но стащила.
– Чтобы заслужить репутацию умного и меткого критика, надо сначала научиться угадывать, что подумает большинство. Чтобы они чувствовали себя… умными, понимаешь?
– Прелесть детектива заключается в том, что автор как правило заботлив, он почти всегда бросает читателю хлебные крошки.