От безысходности он подружился с Челли. Девочка, словно дрожащий котенок, излучала ауру беззащитности, а бледная кожа и белесые волосы рождали ощущение, будто Челли долго-долго мылась и смыла с себя все краски вместе со смелостью.
Оказывается, стоит посмотреть на привычные вещи под новым углом, и они предстанут перед тобой иными, незнакомыми и страшными. Значит, каждый объект надо разглядывать во всех возможных ракурсах, чтобы он не застал тебя врасплох.
- Доброе утро. Где очки потерял?
- Мама забрала,- сообщил Райан.
- Опять двадцать пять. - Отец через плечо посмотрел на дверь кухни, традиционно решил, что скорость звука выше скорости тела, и затрат: -Энн!
- Да ладно тебе, - встрял Райан. - Не мешай маме варить кофе,не любит она этого.
- Энн! - снова крикнул отец. - Твой сын вслепую носится по лестнице,он так свернет шею. Я уже привык,что у нас есть ребенок,давай не будем его убивать?
Есть то, что люди хотят, то, что им кажется,будто они хотят, и то,что им на самом деле нужно,то, чего они заслуживают, и все это разные вещи...
Может быть, после того как у нее возникли серьезные проблемы, она начала меньше беспокоиться насчет будущего. Райан выяснил, что после конца света останутся кукурузные хлопья. Может, Челли тоже поняла, что после крупных проблем жизнь продолжается.
Я знаю, что ты пожелала, когда бросила кольцо в колодец, но людям бывает плохо, когда они загадывают желания. Загадать желание – все равно что сказать: «Я не справляюсь, я сдаюсь, пусть кто-то решит все за меня».
- …Не думаю, что кто-то знает, что такое желания. Потому что… мне кажется… это что-то вроде каштанов. <…> Понимаешь, снаружи зеленая колючая шкурка, а внутри спелый твердый каштан. Думаю, желания такие. Есть наружная часть – то, чем желание кажется, а есть внутренняя – то, чем оно является на самом деле. И… – Это была самая сложная часть. – Мне кажется, что, когда большинство людей загадывают желания, они не понимают, чего на самом деле хотят. Это все равно что видеть только зеленую шкурку.
И когда друг твой тонет,пусть даже он специально это делает и отталкивает твою руку,ты же его не бросишь,правда?
"Желания причиняют боль. Желания причиняют страдания. А потом счастье."©
- Это для моей же пользы,-с отвращением пробурчал Джош...
- Пиши нам оттуда,- сказала Челли... И если твою почту будут проверять,как в тюрьме, воспользуйся шифром и напиши что-то вроде "мощные волны со стороны западной башни", и мы будем знать,что тебе надо бежать...
Джоли ухмыльнулся.
- И вы придете,да? Да...вытащите меня оттуда.
- Убьем охрану...
- Подожжем школу...
- И сбежим все вместе на одном мотоцикле,бросая за спину гранаты.
Тропу Гонгов она проплывала всего несколько раз. Сделав глубокий вдох, Хатин окунулась в ледяное озеро. Нужно было всего лишь перетерпеть пронзающую боль при погружении, чтобы затем стать той, кем она была, — юркой и неуловимой, как угорь, ныряльщицей.
Хатин нащупала знакомые кремниевые зацепы для рук и потянулась глубже к началу подводного тоннеля. Перевернулась лицом кверху, чтобы плыть по нему, перебирая руками и ногами по потолку. Скудный свет почти сразу же пропал, и ей осталось плыть на ощупь по памяти.
Здесь не было слышно ничьих голосов, здесь звучала иная мелодия: вода шептала о каждой темной капле, что со звоном вливалась в этот тайный поток на протяжении всей его длины. Эта странная музыка и дала Тропе Гонгов имя.
Где-то внутри Хатин-ныряльщицы еще оставалась другая часть ее существа: та, чьи мысли полны тревог, та, что дрожит от страха перед самим страхом и трепещет при мысли, что может запаниковать, и ей некуда будет вынырнуть за глотком воздуха. Однако Хатин-русалка познала странный покой в черноте — несмотря на все опасности.
Фрэнсис Хардинг
На языке знати сложное имя города буквально означало «тень, отброшенная на Великую Далекую Славу». Пресная и практичная просторечь не стала застревать в тонкостях и перевела его как «Город Зависти». И, как обычно в битвах имен, просторечь победила.
…Чистая радость, как и чистая боль, не заботится о том, как выглядит и звучит.
Прошлая жизнь оставляет отметины на поведении, так же как паводки оставляют отметки на берегах.
Но до поселений, раскинувшихся ниже, им дела не было. Орлам казалось, что это огромные и ленивые животные, покрытые сланцевой чешуей и оперением из пальмовых листьев. Раскисшие дороги были их жилами, а бронзовые колокола на белых башнях гудели медленным, равнодушным сердцебиением.
На мгновение Скейн пожалел, что знает всю правду об этих городах. Каждый из них – улей, кишащий злобными и кусачими двуногими тварями, исполненный интриг, злобы и коварства.
Снизу на него взирало с полсотни лиц и все они улыбались.
«То, что они улыбаются, еще не значит, что ты им нравишься», – напомнил себе Прокс.
Легенды – поэзия, скрывающая правду, вроде историй с тайными подсказками о том, как отыскать верный путь.
В Каверне ложь – искусство, и все здесь – опытные художники, даже дети.
Ничей разум не может оставаться чистым листом, как бы ни закрывался человек от мира.
– Почему мы не дали ей крошку-другую?
– По той же причине, по которой я не пытаюсь заштопать носок ниткой паутины. Потяни за одну ниточку – и зацепишь всю паутину. А потом появляются пауки…
– Видишь? – ворчал Грандибль. – Один взгляд на мир этой женщины, одно дуновение ветерка – и вот она, зараза. У тебя лихорадка, и тебе повезет, если ты отделаешься только ею.
– Она же создательница Лиц. Все в ней – фальшь. И на продажу.
Иногда сыры восстают против тебя, даже самые хорошо воспитанные и скромные. Таковы риски профессии.
Покинуть двор нелегко, потому что ты в паутине – долгов, угроз, секретов, людей, знающих твои слабости, и людей, чьи слабости известны тебе.
– Известно ли тебе, что вандал в тысячу раз хуже вора? Ибо вор крадет сокровище у владельца, а вандал – у целого мира.