Джуд стоит, прислонившись к дверному косяку, на ней зеленые, как лайм, пижамные штаны и футболка цвета фуксии, она похожа на яркий леденец, которыми торгуют возле дороги. Если сощуриться, многие девчонки похожи на такие леденцы.
Когда бабуля с Джо возвращаются, я строчу стихи на подошве своей туфли.
- Бумага закончилась? - спрашивает он.
Я ставлю ногу на пол. Ох. Кем ты будешь, когда вырастешь, Ленни? Ну да, специалистом в придурочности.
Вот, значит, что с ним случилось: любовь. Трагическая и невозможная. Гильермо безупречно подходит на эту роль. Ни одна не устоит перед мужчиной, у которого под кожей приливы и землетрясения.
— [...] Но слушай внимательно. Если бы у меня была дочь, я не позволил бы ей находиться с ним в одном штате. Поняла? — м? Громко и ясно, — Оскар делает вдох, и девочки слетаются на него отовсюду, а когда выдох... — жестом Гильермо показывает, что девчонок разносит, как в стороны, так и на кусочки.
НоаиДжуд становится Ноа и Джуд. — Ты их убила? — недоумевает Гильермо. — Нет, я их спасла. Наконец-то.
Я не хочу воображать себе никакие лужайки, я хочу по ним бегать.
Я даже не знала, что человека может похоронить его собственное молчание.
Когда близнецов разлучают, их души выбегают из тела, чтобы отыскать друг друга.
Когда я рисую людей, я иногда вижу их души, и поэтому мне известно следующее: у мамы на месте души огромный подсолнух, настолько большой, что остальные органы в теле едва умещаются.
– Вы в это верите? Во второй шанс? В смысле, в жизни..., мое видение мира таково, что ты обнаруживаешь себя не на том поезде, который мчит не в ту сторону, и ты ничего не можешь с этим поделать.
– Конечно, почему нет? Даже Богу пришлось второй раз мир творить.... Он делает первый мир, решает, что получилось очень плохо, и заливает его водой. А потом пробует все сначала...
... поцелуи...могут поменять внутренний пейзаж, выплеснуть океаны, направить реки в горы, а дождь – обратно в небо.
— А ты художник?
— Я просто худо, — отвечает он, держась за стену, чтобы не упасть. — Сраное худо. А ты художник, дружище, — и исчезает.
Если один из близнецов порежется, у второго потечёт кровь.
С ним случилось самое страшное, что могло произойти, – он стал нормальным. Все пуговицы на месте.
А еще я вижу, что в его карем глазу есть брызги зеленого, а в зеленом – брызги коричневого. Их как будто нарисовал Сезанн. Глаза в стиле импрессионизм.
Встретить свою родственную душу ― это как ходить по дому, где вы были прежде: вы узнаете мебель, картины на стенах, книги на полках, содержание ящиков; вы могли бы найти дорогу в темноте, если вам это нужно.
Он волнует. Если бы мне надо было показать его в скульптуре, я бы изобразила его, как взрыв. Как тыдыщ.
Люди умирают, думаю я, а твои отношения с ними – нет.
И вот он уже оказывается на уровне моих глаз, а потом ложится на грязный пол рядом со мной. Да. Я издаю такой звук, который можно описать только как «писк восторга». Он складывает руки на гуди и закрывает глаза. Я так же лежала, когда он вошел.
— Неплохо, — комментирует Оскар. — мы как будто на пляже.
Я снова занимаю. такую же позу рядом с ним:
— Или в гробах.
— Что мне в тебе нравится, так это оптимизм.
[...] у мамы на месте души огромный подсолнух, настолько большой, что остальные органы в теле едва умещаются. У нас с Джуд одна душа на двоих, и это дерево с горящими листьями. А у папы тарелка с червями, а не душа.
– Все будет хорошо, мой любимый, – говорит мама, потому что она механик, который чинит людей, и всегда знает, когда во мне что-то ломается.
Он складывает руки на груди и закрывает глаза.
– Мы как будто на пляже.
– Или в гробах.
– Что мне в тебе нравится, так это оптимизм.
Только что я поняла одну невероятную вещь. Вот оно! То, из-за чего раздувают всю эту шумиху. То, о чем «Грозовой перевал». Все это – то самое чувство, которое охватывает меня, когда мы с Джо не можем оторвать друг от друга губ. Разве я знала, что нахожусь всего в одном поцелуе от Кэти, Джульетты, Элизабет Беннет и леди Чаттерлей?!
Мальчик, который должен меня целовать, ведет себя по-братски, а тот, кто должен быть мне братом, целует. Фигня какая-то.
И вообще, если чей-то дневник лежит, раскрытый и ты замечаешь в нем свое имя, то это не считается подглядыванием.