Зарубить мне чемпионат области? Так я тебе быстро красную галочку в характеристику впишу! Будешь у меня не в баскетбол в университете играть, а у психолога в кабинете крестиком вышивать до посинения!
Я всегда чувствовала, что у нас есть свое время, особое, когда мы остаемся в целом мире одни. И неважно, кто рядом и видит нас. Важно то, что мы хотим сказать. И сейчас, когда я наконец вижу его, я хочу сказать так много и не могу. Слова заиндевели в груди. Я подхожу близко и поднимаю голову. Снова нахожу взглядом его глаза – темные, горящие золотом в отсветах ночи, неспокойные, с жадным ожиданием всматривающиеся в меня…
Я не смогу тебя отпустить, когда нашел. Когда ты нашла меня.
Да вернется он! Куда денется, не переживай! – фыркает девчонка. – Это ж носорожья логика, чтоб ее! Я на биологическом учусь, такого тебе порассказать могу об инстинктах и упрямой мужской природе… Землю носом перепашет, а свое возьмет, будь уверена.
Причину знаешь? Разобьется же к черту. Он никогда не знал меры. – Несчастная любовь со всеми вытекающими.
А знаешь что, – приободряется мачеха. – Поехали-ка мы с тобой в одно место! – Сейчас? – на часах четвертый час утра, и я изумляюсь. – Так ночь на дворе! – Это у людей ночь, а у нас в семье – непонятно что.
Когда дело касается тебя – я страшный лгун.
– Никогда не подходи к моей сводной сестре, иначе пожалеешь. Я, и только я буду решать, с кем ей быть! Кому ее, нахрен, лапать! Ты меня понял?!
Он продолжал ненавидеть меня, так же глубоко и упрямо, как дышал, и мои подачки были ему не нужны.
Мне нравилось быть сильным, уверенным в себе, независимым, она же делала меня уязвимым. И за эту слабость я тоже ненавидел ее.
Скажи мне, Эльф. Скажи, что он для тебя никто. Скажи.
Я нужен тебе. Только я и никто больше.
Ты как рана, что мучит меня и не заживает.
Сегодня у меня настроение графа Дракулы. Так и хочется кого-нибудь искусать! Здесь, случайно, не Хэллоуин празднуют? Могу поделиться свежей кровью.
«…Я люблю ее! Ты меня слышишь! Люблю!» – очень смелое и до злобы упрямое, брошенное в лицо матери. С вызовом и ненавистью на весь мир, отнявший у меня Эльфа.
Да, иногда лучше смех, пусть даже сквозь слезы, чем тихое, разъедающее душу отчаяние.
Снова она, всегда она. Даже во сне – не моя. Я – чертов долбаный параноик, застрявший в одной точке, и все же сон жесток ко мне.
Я еще ничего не знала о любви, о кознях и мужском вероломстве – разве что из книг.
Лентяйка? Лучше прямо скажи, Кузнецова: «толстуха», – так будет честнее, – это сказала Динка Губенко, подкрашивая ресницы у окна за нашими спинами, и Дашка хищно ей улыбнулась. – Да хоть пупс в квадрате, Диночка! Может, я воспитываю в душе любовь к прекрасному и себе ненаглядной. Кому не нравится, пусть подавится! Меньше всего я намерена переживать по поводу своей офигенной фигуры и твоего отравления черной завистью. Промой кишечник, говорят, помогает.
Ну, не могу я ногу выше головы поднять, мои мышцы против такого насилия над природой!
Кажется, ты, толстуха, вконец оборзела! – Не оборзела, а справедливо обозрела на предмет красоты Ваше будущее Величество. А знаю я много. Договоришься, и дальше по адресу пошлю, я много интересных маршрутов знаю. Так что не благодари и лучше заткнись насчет деревни, поняла? А толстуху я тебе еще припомню.
Но, Стас, а как же… Ты обещал. – Что я обещал? – вопрос повторился не первый раз и не с первой девчонкой, но именно сегодня мне хочется ответить на него предельно честно. – Вечную любовь? Себя? Свои кишки? Что именно я обещал тебе? Что мы будем вместе?
Рассказываю о том, как в первый же день знакомства с Арно проиграла ему спор на желание, и в выходные парень привез меня в парижский Диснейленд, чтобы прокатить на американских горках. И как я его потом без всякого стеснения чуть не задушила, когда ноги перестали дрожать. А он, смеясь, уговаривал меня ругаться по-французски, потому что по-русски ни слова не понимает.
Знаешь, как ужас жрет калории? Пачками!
Ох, надеюсь, дочка, мы его поднимем на ноги. Кажется, твой друг здорово перебрал впечатлений.