За соседним столиком сидели трое мужчин в галстуках и охотничьих сюртуках. Они отличались той особенной элегантностью, которая велит и в лес идти в лаковых туфлях, и к спортивным брюкам надевать белую сорочку. Они разговаривали по-русски и поднимали тосты.
«Если начнут петь что-то грустное и плакать, значит, кого-то закопали в лесу, — подумал Земба. — Такой уж национальный характер. Но во всяком случае понятно, откуда у них бабки».
Сорокапятилетний служащий мог ничего не знать, кроме своего офиса, плохо понимать собственную жену, смотреть только телевизор, но он никогда не поверит молодому психотерапевту. Реакция всегда типа: «Что такой мелкий хрен может понимать в жизни?». Как будто хирург должен получить все возможные раны, чтобы самому оперировать. Или как будто монотонность и банальность их жизни является чем-то исключительным.
Когда я надевал пальто, она уже вышла на танцпол и, танцуя, указывала на него пальцем. Он с недоверием и большим удивлением встал с места. Просто и работает. Я подумал, что они на всю жизнь запомнят Бритни Спирс и ее песню «Oops!.. I Did It Again», после чего с состраданием покачал головой.
Лучше всего думается в ванне. Знаю: сейчас повсеместно выбрасывают ванны и ставят душевые кабины, чтобы оставалось больше времени на работу и семейные обязанности. Лежать полчаса в горячей воде не согласуется с активным образом жизни. Но мне кажется, если бы сохранилось больше ванн, то у меня было бы меньше пациентов.
Меланья подумала о том, как наивны феминистки, которые думают, что матриархат даст власть молодым, активным женщинам. Матриархат — это безжалостная тирания старых баб. Знающих все лучше всех, которым неведомо чувство такта и деликатность, сующих во все свои любопытные носы и обожающих командовать.
Роман считал, что времяпрепровождение с семьей, сидение часами за обеденным столом, раздача печенюшек на веранде и эти вежливые разговоры ни о чем, можно вынести без риска для психического здоровья каких-нибудь три дня. Потом появлялся первый нервный тик, а через неделю ты уже начинал искать топор.
Раз в несколько лет моей матери удаётся посредством шантажа и интриг, которых не постыдился бы и Макиавелли, вынудить меня принять участие в совместном мероприятии банды лицемеров, которую я называю семьёй.
Ты привыкнешь к крови и смерти, но для этого понадобится время. А вот когда человек перестает чувствовать себя от такого больным – значит, какая-то его часть умерла. И кусок его сердца превратился в камень.
Это глупо, но в тяжелые времена люди умеют найти надежду и в глупейших предрассудках.
У всего есть свои границы, у моего простецкого идеализма – в том числе.
Каждый из нас носит в себе немало боли. Когда мы ее высвобождаем, страдает не только тот, кто распахивает свою душу.
Живой труп, который понятия не имеет, что он ходит по земле только из-за временных технических проблем.
Физика – один, магические бредни – ноль.
Эта добросердечная убежденность, что проснувшийся человек прежде всего должен глотнуть пивка, наводит на мысль о Людях Огня.
Когда любой идиот может взять оружие, способное прикончить каждого, вскоре миром начнут править дураки.
Откуда мне знать, какова механика гребаного чуда?
– Трруп! – Нет. Мы так не поступаем. Это плохо. Нехорошо. Плохая, непозитивная птица!
– Погоди-ка. Копье и так было моим. Ты у меня его забрал.
– Я ведь тебе заплатил!
– Заплатил?! Ты бросил мне какой-то гнилой картошкой в морду! Хочешь, я заплачу тебе так же?