кто-то только что альфа-самца на выгуле врубил.
На какое-то мгновение ощутила себя привязанной у входа в магазин собакой. Вроде доверяешь хозяину, знаешь, что не бросит, но с каждой секундой хвост всё реже виляет. Зато оживает, когда открываются двери.
Он критически осмотрел изрядно исхудавшую девушку, хотя больной она не выглядела. Здоровая загорелая кожа, волосы огненной волной колыхались при ходьбе. Руки! Он и не надеялся, что те страшные ожоги после Дорнфьола когда-нибудь заживут! Но вот она ещё красивее, чем раньше, и ещё более печальная. Всё, как он любит. Эта тоска и обречённость во взгляде сводит с ума, поднимает в душе что-то настолько запретное, что плечи передёргивает при мысли, как сильно он хочет её. Нырнуть в эту бездну и сдохнуть на дне от отвращения к самому себе. Но он и пальцем её не тронет. Никогда. Даже если эти забывшие как улыбаться губки будут умолять, он тысячу раз переспросит. Только этого не случиться. А, значит, никогда — это его вердикт.
Это очень красивая и трагичная история любви. Тьма и пламя. Жизнь и смерть. Они любили друг друга, но каждый раз убивали свою половинку. День сменялся ночью, ночь утром, солнце мраком. Мьорке не могла прикоснуться к Фениксу, чтобы не получить страшный ожог, а огненного пожирала тьма, едва пытался поцеловать любимую. Так и жили, пока не решили стать людьми.
Пальцы девушки, обмотанные свежими бинтами, гладили холодные поверхности, пробуждая причудливую мешанину из картинок. Везде она. Вот ей двенадцать лет, и она несмело пожимает руку чумазого мальчишки, только что спрыгнувшего со спины гигантского барса. Вот падает в глубокую яму, и над ней склоняют морды уродливые звездорылы, ощупывая свою добычу кожными наростами. Тот же самый белобрысый паренёк отгоняет огромных кротов и спасает горе-заклинательницу. Затем переплетённые руки, и пламя, перетекающее в тело некромантки от юного волшебника. Как она могла забыть это?
Бывший некромант давно приметил, что теперь его ненавидят даже истовее, чем когда он был адептом смерти. Чем больше в руках силы и власти, тем сильнее тебя боятся. Страх порождает слишком много отвратительных, низменных чувств: подобострастие, злость, даже вожделение. Синд успел насмотреться за свою недолгую службу на трясущихся перед ним людей. Он закон, в его руках священное оружие, живое доказательство избранности. Он палач. Он защитник. Он всё.
Только скрывать дальше ото всех своё происхождение тоже нельзя. Сегодня же расскажет мальчишке правду и будет надеяться на понимание. Мёрке прижалась лбом к прохладному стеклу, пытаясь унять разыгравшуюся мигрень. Зачем Хассел вообще подошёл к ней? Почему же так хочется, чтобы он всегда оставался рядом? Южанин и некромант. Два изгоя, они бы поняли друг друга.
— Адепт Хассел, отпустите свою маленькую жертву. У неё уже рука посинела от вашего захвата. Не лишите девочку конечности, ей ещё лекции записывать.
Не она потянула себя на дно ложью. Синд выбил у неё опору из-под ног, и теперь Мёрке сидит у него на плечах с затянутой на шее петлёй. Только с каждым днём некроманту самому становится тяжело стоять на ногах.
– У тебя веснушки? – удивился Синд, разглядывая лицо подруги.– Да, на солнце сразу появляются, – она потёрла переносицу, словно пыталась оттереть крохотные пятнышки, – кошмар, да? Некромант с веснушками. Это как целитель с огромной уродливой бородавкой.
Сфера неохотно разгоралась под продрогшими пальцами Натт, выхватывая из темноты причудливые силуэты. Но Мёрке не боялась их, она прекрасно знала, что зло больше любит находиться на виду, перед самым носом своей жертвы, прикидываясь заботливым другом. А в тёмном лесу бояться нужно скорее собственных мыслей и внезапных воспоминаний.
Близкие люди делают куда больнее недоброжелателей.
С любимыми всегда не хватает времени проститься.
– Тогда мой ответ – нет. Я не люблю тебя, Фирс Хассел, – она попыталась влить как можно больше холода в эту фразу, спрыгнула с его коленей и метнулась к двери. Ручка не поддавалась. Глаза мага затянуло синей поволокой:
– Ты не уйдёшь. Синд Форсворд дал мне чёткие инструкции. Как бы тебе ни было противно моё общество, придётся подождать, когда он вернётся, – жёстко процедил стихийник.
– Сейчас я сильнее тебя, – Натт ужаснулась промелькнувшей в голосе угрозе.
– Не спорю. Хочешь подраться? Это будет лёгкая победа. Я поклялся себе, что больше никогда не сделаю тебе больно. Дождись Форсворда и иди, куда хочешь... – стихийник отвернулся к окну.
Девушка села на пол у двери, ненавидя себя за жесткость к южанину. Вот только заблудившийся в темноте некромант не имеет право тащить за собой во мрак других. Наивный Хассел не знает, во что ввязывается.
– А что у тебя с тем блондинчиком-геммологом? – Онни коварно оскалилась.
Собрание ещё не началось, и Гостклиф Анд беседовал с выпускниками аспирантуры у кафедры.– Вы про Фирса Хассела? – шёпотом переспросила Мёрке.– Ага. Напряжение между вами когда-то должно было перерасти во что-то подобное, – промурлыкала призывательница.– Во что? – нахмурилась девушка.– Ой, да ладно тебе. Кое-кто нащебетал, что ты провела ночь в его комнате, а утром он проводил тебя до башни, с которой вы вместе слеветировали. Вы же не учебные планы ночью составляли?
– Вот как? Так выходит, это твоя сестра осаждает адепта смерти? – удивилась Мёрке, и Брорд недовольно застонал:– Это всё чёртов ореол загадочности и его кислая мрачная рожа. Вот и весь секрет влюблённого женского сердца!